Вспомните, что три века перед тем под копытами Батыевой конницы прекратило существование древнерусское государство. Спустя столетие, в правление умного и хищного Ивана Калиты, а затем его властных преемников, центром русских земель становится Москва. Но, постепенно объединяя северо-восточные княжества, торгуясь и воюя с Ордой, она пока не в силах оглянуться на юг и запад, где осталась значительная часть прежней «империи Рюриковичей». Эта часть постепенно включается в Великое княжество литовское, чья драматическая судьба имеет прямое отношение к теме нашего разговора.
Великие князья литовские Гедиминовичи сплачивают в государственное целое огромные просторы земель, где происходит становление русского, украинского и белорусского народов. В начальную пору формирования их стягивает воедино греческое православие, к исповеданию которого князья-язычники относятся с истинно языческим равнодушием. Мы обращаем внимание на это обстоятельство, так как культура средневекового общества редко обходилась без религии.
Если Московская Русь была в это время преимущественно обращена на Восток, где она лицом к лицу стояла с Ордой, то Великое княжество литовское было в основном повернуто на Запад, откуда протянул к его пределам железные перчатки Тевтонский орден. В этих перчатках уже погиб родной брат литовского — прусский народ, чье имя беззастенчивые захватчики присвоили потом себе. Редко кто вспоминал, что Пруссия своим названием обязана пруссам — народу, безжалостно истребленному немецкими рыцарями.
В начале XV века угроза с Запада особенно обострилась. Немецкой агрессии — «Drang nach Osten» — название вело начало именно отсюда — надо было противопоставить единство народов, находившихся под ударом. В таком же положении, что и литовское, находилось польское государство. И вот союз держав скрепляется личным союзом их властителей — великий князь литовский Ягелло сочетается браком с королевой польской Ядвигой. Бракосочетание совершается по католическому обряду, и это имеет в дальнейшем серьезнейшие последствия. Пока же растянувшийся на ближайшие десятилетия медовый месяц литовско-польского союза приносит счастливый плод — разгром Тевтонского ордена, надолго приостановивший пресловутый «Drang nach Osten». Обнаружились со временем и другие плодотворные следствия: русские и литовские города получили самоуправление по образцу польских городов, в свою очередь перенявших у немецких так называемое «магдебургское право». Ни в коем случае не следует идеализировать причины этого явления — двигателем его была торговля, в международный круг которой включились теперь Вильно и Полоцк, Киев и Могилев. Ее условия и законы требовали охраны складов и продажи товаров, устойчивости купеческих операций и, наконец, а может быть, и прежде всего, развития ремесла. О выполнении этих условий лучше всего могли позаботиться сами горожане, и князья-феодалы скрепя сердце вынуждены были пойти на ограничения своей власти. Городское самоуправление было одним из первых свидетельств возникновения буржуазии, нового класса, рождавшегося в недрах феодального общества. Тогда этот класс был прогрессивным: его историческая активность привела к эпохе великих открытий и распространению замечательных изобретений, среди которых книгопечатание должно быть поставлено на первое место.
В торговые связи между городами неизбежно вплетались информационные нити, одна из них протянулась из гутенберговской Германии в древний Краков, являвшийся тогда польской столицей. Книгопечатание в Польше появилось в семидесятых годах XV века, но первые инкунабулы, дошедшие до нас с тех пор, не сохранили имени мастера. Оно обнаружилось только в начале нашего века, когда польский историк, роясь в архивных документах, неожиданно вытащил алиментное дело некой Марты из Черной Веси, предъявлявшей претензии печатнику книг Каспару из Баварии. Дело относилось к 1476 году, а другие данные позволили установить спорную возможность присоединить к этому имени фамилию либо Гофедера, либо Штраубе. Решению вопроса, кто из этих двух Каспаров обманул злосчастную Марту, мы были бы обязаны суждением, кому из них принадлежит честь польского первопечатания. Замечу на полях, что меня всегда радуют подобные анекдоты; история с ними приобретает живые краски, без которых она остается спящей царевной до целительного поцелуя жизнерадостного царевича.
Итак, один из этих Каспаров, какой-нибудь веселый подмастерье, ставший серьезным мастером, но не оставивший еще легкомысленные замашки молодости, напечатал в Кракове первые польские книги. Восьмидесятые годы XV века оставили след еще одной краковской типографии, из-за которой разгорелся процесс между Крегером и Попелау, а девяностые ознаменовались выпуском первопечатных славянских книг в типографии Швайпольта Фиоля.