— Он нарушил дисциплину?
— Нет. Зонд — автономная единица. Конечно, на борту звездолета все подчиняются командиру. Но выйдя в космос, пилот становится самостоятельным. По ряду причин так удобнее.
— Но какие у него мотивы?
— Он полагал, что это — первый шаг к контакту, и считал, что я преувеличиваю опасность. По его мнению, чужие включили поле, чтобы помочь ему подойти к ним. Потом они выключат поле. Спорить было бесполезно.
Время тянулось медленно. Прошел час, другой. Зонд ускорялся. Мы уже знали, что поле чужого одинаково действует на все предметы и сообщает им равные ускорения. Из всех полей только гравитационное обладает этим свойством. Вероятно, у чужих звездолетчиков был искусственный источник направленной гравитации — нечто вроде гравитационного лазера.
Приближалась критическая минута. Я упоминал, что ускорение, с которым двигался зонд, постепенно нарастало. Через три с половиной часа оно увеличилось вчетверо и достигло 2g. Скорость зонда возросла до ста километров в секунду. Его двигатель мог обеспечить полет на 2.5g, но не больше. Конечно, пилот знал это, тем не менее он опять отказался вернуться. Он уже прошел полпути до чужого корабля. Вторая половина короче, — заявил он. И вновь возразить было нечего.
Темп событий нарастал. Зонд летел по эллиптической траектории, и поэтому чужой звездолет находился пока вне поля зрения следящего телескопа. Спустя четыре часа после старта зонд прошел уже девять десятых всего расстояния; его скорость возросла до трехсот километров в секунду, а ускорение — до пятидесяти единиц. Обратный путь был закрыт. Чужие все еще не снимали разгоняющее поле, и было непонятно, каким образом они собираются остановить зонд. Его скорость и ускорение росли. Связь была устойчивой. Пилот оставался спокоен, хотя многим уже казалось, что он обречен. Но чужим от этой встречи тоже не поздоровилось бы. Продолжать разгон с их стороны было равносильно самоубийству. Поэтому оставалась надежда.
Вскоре нарушилась связь. Доплеровский сдвиг увел частоту передатчика за пределы приемного фильтра. Разумеется, заранее никто не предполагал, что взаимная скорость зонда и звездолета может приблизиться к световой.
Все кончилось стремительно. Изображение ракеты смазалось, исчезло, телескоп не мог уследить за ее движением. Мы даже не заметили, как силуэт чужого звездолета вошел в поле зрения. А еще через миг на экране не осталось ничего, кроме багрового света туманности…
— Они взорвались оба?
— Нет. Телескоп сопровождения проскочил точку встречи. Но на других экранах чужой корабль стоял так же неподвижно, как и раньше, таинственный и зловещий. Зонд будто испарился. А для чужого это столкновение было как укус комара.
Через некоторое время кто-то из наблюдателей заметил, что в точке, где траектория зонда пересеклась с поверхностью сферы, образовался микроскопический бугорок. Что-то вроде прыщика высотой в два метра. Это было все, что осталось от зонда. Величина бугорка уменьшалась. Он незаметно для глаза укорачивался, но этот процесс протекал так медленно, что его завершения мы дожидаться не стали…
Он замолчал, повернув лицо к шоссе, ведущему в город. Вдали появилась точка. Она увеличивалась, превращаясь в автомобиль.
— Наконец-то. — Он перекинул ноги через барьер бассейна и обулся. — Это товарищ, которого я жду. Мы только вчера вернулись, а сейчас летим в другое место.
— Не уходите. Расскажите, что было дальше.
— Только не перебивайте, — предупредил он. — Я буду краток. Зонд исчез, в остальном изменений не произошло. Туманность багрово светилась. Чужой корабль по-прежнему висел неподвижно, пытаясь притянуть нас своей таинственной силой. Оставаться на месте было бессмысленно. Я выждал положенное время — сутки, пока кончится кислород в кабине зонда. Так полагается делать, даже если вы уверены, что человек погиб. Через сутки мы стартовали.
Происшествие было невероятным. На Земле создали специальную комиссию. Сначала нам не хотели верить. Мы предъявили пленки. Когда их просматривали в замедленном темпе, выяснилось, что этап сближения протекал не совсем так, как нам представлялось. Вначале зонд разогнался до немыслимой скорости и его изображение смазалось. Но потом оно вновь возникло. Это происходило уже рядом с чужим кораблем. Зонд тормозил, причем его торможение нельзя сравнить даже с разгоном. Зонд набирал скорость четыре часа. Он погасил ее полностью на каком-то десятке метров. Почему он не разлетелся в куски, было непонятно. Во что превратился пилот, было страшно подумать. Но зонд сбросил скорость до нуля. Он тормозил, при этом корма двигалась быстрее, чем нос. Он тормозил, одновременно деформируясь, сплющиваясь, укорачиваясь. И тот почти неподвижный нарост, который мы потом обнаружили, был зондом, укороченным и деформированным…
Он опять замолчал. Автомобиль бесшумно подкатил к стоянке. Пассажир помахал нам рукой и пошел через площадь.
— Но зачем они так поступили?
— Понять это мы не могли. В комиссии собрались ведущие специалисты по галактическим культурам, но никто не мог предложить разумного объяснения. Работа комиссии зашла в тупик. Тогда пригласили нескольких физиков. Они-то и разрешили все наши затруднения.
— Физики? Типы, которые так любят шутить?
— С этим мы тоже столкнулись. Они пришли на заседание, просмотрели наиболее жуткие кадры, выслушали наши не менее жуткие комментарии и расхохотались. Они смеялись долго и громко. Потом они все объяснили.
Оказывается, объект, который мы встретили в багровой туманности, вовсе не был звездолетом чужой цивилизации, у которой возникли враждебные чувства к землянам. Это все-таки было естественное образование. Но, конечно, не астероид. Это была черная дыра.
— Черная дыра? Но ведь ее нельзя увидеть!
— Мы сказали им то же самое. С этим они не спорили. Они просто напомнили нам, что время в окрестностях черной дыры течет очень медленно, почти останавливается. Это приводит к тому, что ни один предмет, падающий в черную дыру, не может в нее упасть. Для постороннего наблюдателя он будет бесконечно долго приближаться к загадочной «сфере Шварцшильда», но никогда ее не достигнет. За миллиарды лет, проведенные в туманности, черная дыра стянула к себе громадные количества пыли. Образно говоря, шар, который мы видели, и был сферой Шварцшильда, облепленной пылинками, которые падали, но не могли упасть на нее. Мы видели оболочку из пыли, спресованной временем.
Его приятель молча остановился рядом с нами. Он был обыкновенный, ничем не примечательный. У него не было даже шрама.
— Да, это на них похоже, — сказал я, имея в виду физиков. — Предложите парадокс, и больше им ничего не надо. Они будут смеяться, если кому-нибудь непонятно то, что знают они. Ho ведь речь шла о гибели человека!
— Верно. Но они сказали такое, что мы сразу им все простили. Они объяснили, что это относится не только к пылинкам, но и к зонду. Торможение, которое должно было раздавить пилота, существовало только для нас — оно было следствием разного хода времени в двух системах отсчета. Деформация и сплющивание ракеты тоже были своеобразной иллюзией, связанной с искривлением пространства. Словом, пилот остался цел и невредим. Физики сказали, что вызволить его ничего не стоит, хотя технически это довольно сложно. Но торопиться некуда, заявили они. Спасатели могут прийти через миллион лет и все равно не опоздают: ведь в его времени операция займет доли секунды. Научно-техническое обеспечение физики взяли на себя. Подготовка к спасательной экспедиции продолжалась три года и только недавно закончилась.
— Ну, желаю успеха, — сказал я, когда он замолчал. — У меня есть просьба. Вы знаете, как я люблю такие рассказы. Мне хотелось бы поговорить с этим смелым пилотом, когда он вернется. Можно будет это устроить?
— Мы вернулись вчера. И устроить это нетрудно.