- Да нет, я ничего, - вдруг застеснялся Кирилл и сразу как-то по-ребячьи понесся: - Это у меня, знаешь, из ссылки. Встретился там один редчайший человек, сосланный из Питера. Борода, знаешь, ниже пупа.
- Народник, поди?
- Эсер, думаешь? Ничего похожего. Он про себя говорил, что принадлежит к книжной партии. Библиотекарь, библиограф, ну и наши складывали у него на квартире за полками литературу, прежде чем переправлять из Питера на места. Кончилось ссылкой. Так он, знаешь, нам рассказывал вечерами о книге слушать было наслаждение. Читает иногда свою лекцию, а у самого по бороде слезы бегут. Об эльзевирах, о венецианских альдинах или о нашей русской вольной печати, о "Колоколе", о "Полярной звезде". Раз я назвал при нем какую-то брошюру книжонкой. Так он весь затрясся: ты что, говорит, хочешь, чтобы я тебя презирал? - Книжонка - это, говорит, презренный язык лицемеров и отребья. Книга - жизнь, честь, слава, богатство, высочайшие взлеты, неизмеримое счастье! Могучая любовь человечества! Что же, спросил я, и погромную макулатуру надо "книгой" величать. Он побледнел: это, говорит, сор, а сор нельзя сшить даже в книжонку.
- Любопытно, - сказал Рагозин.
- Он помнил каждую книгу, которая у него хоть день побывала в руках. И раз признался, что, к стыду своему, предан книгам больше, чем людям. Рассказывал с умилением о московском букинисте, который начинал всякое утро земным поклоном об упокоении раба божия Николая, - это о Николае Новикове, первом российском издателе, первом историке русской литературы. Я бы, говорил бородач, согласен с вами отменить религию, я - человек просвещенный. Но религию нельзя отменять, потому что просвещенному человеку надо молиться за Новикова.
- Я таких встречал, видишь ли, - с живостью кивнул Рагозин, - и я бы их тоже отменил, да нельзя: кто же будет обучать книголюбию?
- Вот-вот! - подхватил Кирилл. - Я уверен - ты это серьезно. Правда? Вот этот книголюб и привил мне свою лихорадку. Богу молиться я не стал, ну а книге преклоняюсь.
- Не сотвори себе кумира, - ухмыльнулся Рагозин, но вдруг прибавил по-деловому: - Давай с тобой заглянем в одно местечко. Литературы - океан! Знаешь, есть такой утильотдел? Там целый пакгауз бесхозных библиотек. Пороемся. Читать, правда, некогда, да я давно ищу кое-что... из книг, понимаешь ли...
- Да ты не извиняйся, я не против, - поощрительно заметил Кирилл.
Они лукаво косились друг на друга.
- Ершист, - повторил Рагозин. - Значит, ссылка-то не без пользы, коли с таким пылом вспоминаешь. А у меня, бывало, нет-нет да и заноет: не из-за тебя ли, мол, пошел мальчик в медвежий край, сосать лапу?..
- Хоть ты и крестный мой отец, но за меня не отвечаешь. В купель-то я сам полез, верно? Мне другое приходило на ум: не подвел ли я товарищей, а с ними и тебя? Если бы я тогда успел раздать листовки, может, ничего бы и не было?
- Нет, это было широко задумано у охранки: они решили сразу все захватить, брали направо и налево. Народ попал в бредень, как густера. Я только случайно поверх бредня прыгнул.
Уже разгорелась зажженная лампа, и они сели за стол. Едва скользнув воспоминаниями о разделившем их прошлом, они заговорили о том, что теперь все время было на душе - о войне, - как вдруг им помешали: кто-то остановился в сумраке дверей, и Вера Никандровна, прикрывшись от лампы рукой, сказала:
- Это ты? Заходи.
Была всего секунда паузы, когда Извеков и Рагозин словно решали, как отнестись к неожиданной этой помехе разговору, который только что по-настоящему начинался. Но в следующую секунду внимание их невольно переместилось с себя на вошедшую девушку, и они оба, как по сговору, поднялись.
Она поцеловала Веру Никандровну в щеку и подставила для поцелуя свою щеку с такой бездумной быстротой, с какой это делают часто встречающиеся друг с другом близкие женщины.
- Сегодня воскресенье, я решила, вы - дома, - сказала она и, глядя на мужчин, прибавила: - Я только на полчасика.
Говорила она тихо, но голос ее звучал сильно, как у певиц с прирожденной полнотой звука.
- Конечно, ни минуты свободной, где там! - упрекнула Вера Никандровна, но будто даже не без одобрения или гордости, как часто бывает в обращении матерей с детьми. - Кирилл, это и есть Аночка Парабукина.
Аночка не подала, а точно выбросила навстречу Кириллу легкую и немного длинноватую руку, в то же время шагнув к нему совсем неслышно.
- Мы знакомы, - проговорила она по-прежнему тихо, но еще звучнее, хотя вы меня, разумеется, не можете помнить. Я была вот такая, - она показала себе по грудь. - А вас я бы сразу узнала.
Она поздоровалась с Петром Петровичем, огляделась и, не найдя стула, пошла в соседнюю комнату, до странности легко, каким-то скольжением двигаясь. Однако, несмотря на бесшумность, поступь ее была как бы угловатой, и вся она оказалась легкой не от плавности, но от худобы, особенно заметной по тонким ногам и рукам, к тому же слишком вытянутым, как у девочек, переросших свой возраст. Она принесла стул и подсела к Вере Никандровне. Лампа осветила ярче ее голову, остриженную накоротко, с недевичьим вихром на затылке, с маленькой женственной, светящейся белизны прядкой на лбу и голыми висками. Лицо ее производило впечатление несколько противоречивое: тонкому овалу его и красивому рту и подбородку, пожалуй, не соответствовали чересчур строгие брови, вдруг делавшие суровым выражение медлительных синих глаз.
- Ты что смотришь? - спросила Вера Никандровна Кирилла, который как поднялся, так и стоял, молча следуя взглядом за Аночкой. - Она, наверно, и тебе кажется больше похожей на мальчика? Ишь своевольница! (Вера Никандровна слегка пригладила Аночкин вихор.)
- Я смотрю, какая же прошла вечность! - ответил Кирилл, подвигая стул так, чтобы видеть Аночку, но тут же мельком глянул на Рагозина и шумно отодвинулся на прежнее место. Он решительно намерился продолжать прерванный разговор и, подавляя неожиданную неловкость, произнес именно то, что в таких случаях произносят:
- Так, значит, вот...
Но мысль его пошла другой дорогой, и хотя он обращался к Рагозину, речь велась не к нему.
- Пока смотришь на себя, словно ничего и не случилось: ну, бежит и бежит время, вполне обыкновенно. А взглянешь на других - и как с того света свалишься! - что же с тобой произошло, если вокруг тебя прямо-таки перевоплотились?!
- Я стала, каким вы были, когда я первый раз вас увидала, - сказала Аночка, и спохватилась, и перебила себя быстро: - Нет, нет, по годам, я имею в виду только года!