Таисия приближалась к месту, где сквозь облако снега, все отчетливее виднелся огонь. Языки пламени танцевали и отражались в ледовых скульптурах вокруг костра. Его треск и шипение сопровождались тихим всхлипыванием и прерывистым плачем. Плач становился громче. За ледяной глыбой, упершись в колени, сидела девочка. В руках у нее была кукла. Она была сломана, и как девочка не пыталась, у нее так и не выходило ее починить.
– Не плачь, девочка, – попыталась успокоить ее Таисия, но девочка продолжала плакать.
– Что случилось? Давай помогу.
– Отстань! – резко выпалила она. – Ты ничем не поможешь. Никто не поможет. Она сломала ее, она вечно все ломает, – девочка заплакала еще сильнее.
Таисия по-прежнему хотела помочь, но не знала как.
– Ну, не плачь ты, – пробовала она. – Я понимаю тебя. У меня тоже ломались куклы, я знаю – какого это.
– Ничего ты не знаешь, – продолжала спорить девочка. – Она ненавидит меня, она специально …
Что-то кольнуло Таисию глубоко внутри, в самых недрах, где воспоминания, словно вода в озере – гладко и безмятежно покоится. Но стоит бросить в воду камень, как на поверхности тут же образуется рябь, поднимутся волны, и захлестнут с головой тебя в прошлое. Эти прекрасные белые волосы Дашки – так звали ее куклу, которую она так сильно любила. Каждый день плела ей косички, по крайней мере пыталась. Выходило неумело, но мило. Был мороз, и Даша пришла в гости к большому плюшевому медведю. Ее щеки должны были покраснеть на холоде. Должны были стать похожими на две большие круглые помидорки. Папа всегда играл с ней после улицы, говоря, что съест эти помидорки. Таисия подставляла свои румяные, еще холодные щеки, и папа крепко прислонялся к ним и целовал. У Дашки тоже должны были быть такие, и у нее должен быть папа, который будет играть с ней. У всех должен быть папа, иначе никак. И у Дашки должны быть краснючие щеки, чем краснее, тем лучше.
– … Она ненавидит меня, – продолжала плакать девочка.