А дело было так.
Накануне того дня, когда исчезли ребята, Карик сидел вечером в кабинете профессора Енотова.
Хорошо в такие часы беседовать с Иваном Гермогеновичем.
Весь кабинет погружен в полумрак, из темных углов поднимаются к потолку длинные черные тени: кажется — там притаился кто-то и глядит на светлое пятно над большим столом.
Голубые огоньки спиртовок тянутся, вздрагивая и раскачиваясь, к закопченным донышкам стеклянных колб. В колбах что-то булькает и клокочет.
Сквозь фильтры медленно просачиваются и звонко падают в бутыль прозрачные капли.
Карик залез с ногами в самое большое кожаное кресло.
Прижав подбородок к столу, он внимательно следит за ловкими руками профессора, стараясь не дышать, не шевелиться.
Профессор работает, свистит, рассказывает Карику забавные истории о своем детстве, но чаще всего говорит о том, что видел в Африке, в Америке, в Австралии, — и все это у него выходит очень неплохо.
Сейчас, засучив белые рукава халата, он склонился над столом и медленно, капля за каплей, переливает в узкие стаканчики густую маслянистую жидкость.
Изредка он бросает в эти стаканчики какие-то блестящие кристаллы, и тогда в жидкости появляются хлопья, они тихонько кружатся и опускаются на дно. Потом Иван Гермогенович подливает из мензурки что-то синее, а жидкость почему-то становится после этого розовой.
Все это, конечно, очень интересно, и Карик готов просидеть у стола до самого утра.
Но вдруг Иван Гермогенович торопливо вытер руки полотенцем, схватил за горлышко большую колбу и быстро-быстро завернул ее в синюю бумагу.
— Ну вот, — сказал он, — наконец я могу поздравить себя с успехом.
— Она готова? — радостно спросил Карик.
— Да. Теперь осталось только обесцветить ее и…
Профессор щелкнул пальцами и диким голосом запел:
Карик невольно поморщился: пел профессор хотя и очень громко, но у него не было слуха, и все песни поэтому он распевал на один мотив, похожий на завыванье ветра в трубе.
— А если кролик не станет пить? — спросил Карик.
— Как это не станет? — Профессор даже пожал плечами. — Заставим выпить… Но это уже завтра… А сейчас…
Иван Гермогенович взглянул на часы и засуетился:
— Ай-яй-яй, Карик! Как мы с тобой засиделись. Одиннадцать часов. Да. Одиннадцать часов и две минуты.
Карик понял, что ему пора итти домой. Вздохнув, он нехотя слез с кресла и спросил:
— А завтра вы не начнете без меня?
— Ни в коем случае, — мотнул головой профессор. — Ведь я же обещал тебе.
— А Валю можно привести?
— Валю?
Профессор подумал.
— Ну что ж… Приходи с Валей…
— А вдруг у нас ничего не получится?
— Все получится, — уверенно сказал профессор, гася спиртовки.
— И кролик превратится в блоху?
— Ну нет, — засмеялся профессор, — кролик так и останется кроликом.
— А скажите, Иван Гермогенович…
— Нет, нет. Больше я ничего не скажу. Довольно. Отложим разговор до завтра. Иди, мой дружок, домой. И я устал, да и тебе уже пора спать.
Всю ночь Карик ворочался с боку на бок. Во сне он видел розового слона, такого крошечного, что его можно было посадить в наперсток. Слон ел компот, бегал по столу вокруг тарелок и так шалил, что даже рассыпал всю соль, а сам чуть было не утонул в горчице. Карик достал его из горчичницы и принялся обмывать в блюдечке, но слон вырывался и толкал Карика хоботом в плечо. Потом он прыгнул на голову Карика и сказал голосом какой-то знакомой девочки:
— Карик, что с тобой? Что ты кричишь?
Карик открыл глаза. У кровати стояла, завернувшись в одеяло, Валя.
— Ага! Ты уже проснулась, — сказал Карик. — Очень хорошо. Одевайся быстрее.
— Зачем?
— Надо итти. Пойдем к Ивану Гермогеновичу. У-ух, что там будет сегодня!.. Такие чудеса!.. Такие чудеса!..
— А что?
— Одевайся быстрее.
— Я надену трусики и сандалии, — сказала Валя.
— И я тоже.
Разыскивая под кроватью сандалии, Карик рассказывал топотом:
— Понимаешь, Иван Гермогенович придумал розовую жидкость.
— Вкусную? — спросила Валя, застегивая ремешки сандалий.
— Не знаю… Для кроликов жидкость… Сегодня он даст им попить — и тогда… Уй-юй-юй!
Валины глаза широко открылись.
— Ну и что тогда будет с ними? — спросила она шопотом.