Вечером мы провели время чудесно. Еда была вкусной, мы выпили много вина, смеялись и впервые за несколько лет мне показалось неправильным оставлять Дженис одну. У меня возникло чувство, словно здесь у меня незаконченное дело.
Возвращаясь с Нормом в город, мы поговорили об этом. Он заметил, что Дженис вела себя мягче, чем обычно, она сняла оборону или по крайней мере ослабила свою защиту (обычно Дженис использовала колючую проволоку и немецких овчарок, чтобы надежно скрыть свою уязвимость). Мы обсудили вопрос о доме — будет ли его достаточно, чтобы подтолкнуть двух людей к отношениям?
Норм считал, что да — если эти люди наконец готовы для подобных отношений. Его также заинтересовал один поступок Дженис. Прежде чем мы успели забраться в машину, она наклонилась над кушеткой и погладила Нортона. Всего раз, но очень ласково.
Пока мы ехали, начался дождь, и я помню, как смотрел на Нортона в зеркальце заднего обзора. Он уютно устроился на заднем сиденье, расслабившись и задремав. Я задавался вопросом, мог ли я действительно использовать кота для оценки своих шансов на отношения.
Нортон не ответил на мой взгляд. Он не собирался облегчать мне задачу.
В середине сентября у Дженис был день рождения. Именно тогда мы решили перейти в наших отношениях на новый уровень. Или вернуть то, что между нами уже однажды было. Как видите, мы не были до конца уверены в себе.
Но в чем я точно уверен, так это в том, что, что бы мы ни делали или кем бы ни стали, нам не удалось бы этого без Нортона.
Мой дом стал нашим домом — моим, Дженис и Нортона. С Нортоном было весело проводить уик-энд на Саг-Харборе, он заставлял нас обоих смеяться. Дженис никак не могла привыкнуть, что кот ходит со мной в супермаркет, расположенный в трех кварталах от дома. В отличие от Файер-Айленда в Саг-Харборе имелось автомобильное движение, поэтому было трудно выманить Нортона на послеобеденную прогулку. Но рано утром, пока машины еще не заполонили улицы, Нортон бежал за нами, как всегда громко мяукая. Пока мы делали покупки, он терпеливо дожидался нас у магазина, потом отправлялся за нами в обратный путь. Сначала Дженис проявляла нетерпение, когда Нортон решал нырнуть в кусты для двухминутной (или десятиминутной, в зависимости от его настроения) передышки от прогулки. Она пыталась убедить меня не брать кота с собой за продуктами. Но вскоре Дженис уже сама уговаривала его пойти прогуляться вместе с нами. И если, согласившись, он пускался вслед за нами, а я начинал шагать слишком быстро, она заставляла меня идти медленнее.
— Не будь таким нетерпеливым, — говорила Дженис.
Она прекратила жаловаться на отлучки кота и радостно приветствовала его, когда тот снова к нам присоединялся.
Ей также нравилось наблюдать за его шнырянием по саду. На Саг-Харборе не было изводившей его голубой сойки, зато здесь жил пересмешник, который очень скоро превратился в заклятого кошачьего врага. Стоило пересмешнику оценить ситуацию — мачо-уровень серого пушистого животного в саду, — он тут же принялся его терроризировать: слетал с дерева, приземлялся в нескольких шагах от Нортона и принимался кричать на бедного кота. Нортон впадал в панику. Дженис науськивала его, пытаясь заставить схватиться с ничтожной птахой, но, конечно, все впустую. Она воспринимала это как личную обиду, и я частенько находил ее объясняющей Нортону — как когда-то на Файер-Айленде это делал я — законы джунглей и концепцию пищевой цепочки.
Дженис выращивала для Нортона в саду кошачью мяту, но та никогда не вытягивалась настолько, чтобы мы смогли срезать ее и засушить. Стоило ее посадить, как Нортон прямиком отправлялся к делянке, вскапывал землю вокруг и несколько часов счастливо там валялся, пока его шутливо журила Дженис.
Было забавно наблюдать за тем, как развивались отношения между ними. С годами я привык к почти магической силе Нортона, и теперь это чувство возродилось с новой силой, когда я видел его влияние на Дженис и наблюдал, как она становится свидетелем его воздействия на других.
Однажды мы возвращались из Саг-Харбора по лонг-айлендскому шоссе. Я был за рулем. Дженис сидела рядом на переднем сиденье, а Нортон занимал свою обычную позицию — лежал сзади и смотрел в заднее стекло. (Когда в машине нас было только двое, то Нортон усаживался впереди, однако Дженис это не нравилось. Во-первых, она считала, что это опасно. Во-вторых — и это была реальная причина, — Нортон иногда выпускал когти, чтобы удержать равновесие во время рывков машины, и таким образом портил ее чулки или оставлял маленькие дырочки на блузке. Поэтому, пока Дженис не уснет, он терпеливо лежит сзади и спокойно наблюдает за проносящимся мимо ландшафтом. А потом осторожно проскальзывает на переднее сиденье и уютно там устраивается). День был чудесный. Я погрузился в свои мысли и, вероятно, не заметил, как разогнался до сумасшедшей скорости. Когда полицейский на мотоцикле заставил нас остановиться на обочине, в руках он уже держал блокнот со штрафными квитанциями. Он огорошил меня известием, что я ехал на скорости сто двадцать километров в час. Но прежде чем выписать штраф, он взглянул на заднее сиденье.