Однажды хозяйский сынок, тоже парень не слабый, решил помериться с Сашкой силой. Быть бы борьбе честной, да схитрил хозяйский сынок, а его поддержали мужики, охочие до смеха. Словом, надели Сашке хомут на шею и выпустили на круг.
Гришка, хозяйский сынок, все норовил отцова работника одной рукой за штанину схватить, а другой — за шею. Сашка поблескивал карими глазами, спрятавшимися под косым прищуром век, не торопился. Да и хомут мешал, был тяжел, саднил шею. Неожиданно Гришке удалось схватить выгоревшую полотняную штанину Сашки, ухватиться за ворот рубахи. Победно гикнув, он потащил на себя парнишку; мужики, в предвкушении легкой победы, трубно заржали. И здесь произошло непредвиденное. Сашка, смекнув, что с тяжелым хомутом ему не вырваться из цепких рук отожравшегося на добротных харчах Гришки, подался слегка вперед, а затем резко упал на соперника. Тяжелый хомут громко стукнул по лбу хозяйского сына, удар ошеломил его, и он, ничего не понимая, растерянно смотрел на сидящего у него на животе Сашку. А тот молча, не выказывая радости, только хитро поблескивая светло-карими глазенками, прочно примостился на Гришке, прижав драными коленками его бока, словно норовил дать шенкеля непослушной лошади. Отдышавшись, тихо сказал:
— Побаловались, и будя, мне домой надо — мать ждет.
А еще через неделю мать повеселела. Зимой работы стало поменьше, и Сашка на лыжах стал бегать в соседнее село в школу. Дождется, когда мать напечет с утра горячих ржаных лепешек, положит их в холщовую сумку и — на лыжи. Дуся, выходившая из дома раньше его, не успеет к крыльцу школы добрести, а пострел Сашка уже несется. «На, бери, мать напекла», — и протягивает душистую лепешку.
Вообще и Дуся, и мать, и учительница, и соседи считали Сашку молчуном и упрямцем. Чего уж задумает, от своего не отступится, и все молчком.
Он и разговаривать особенно был неохотлив. Вот только с Катей, соседской девочкой, что лет на пять моложе его, он другой раз и поговорит. О чем — никто не знал. Да и какие у них разговоры могли быть — ей девять, ему четырнадцать. Но дружба у них была особенная, не всякому понять. Сашка, словно старший брат, заботился о Кате, подкармливал ее: то сухарик принесет, то луковицу, а то и лепешку. Соседские мальчишки, после поединка с Гришкой, побаивались Сашку Родимчика, как его звали они между собой, и Катьку, его соседку, не обижали. Знали, что — чуть что — несдобровать им от крепких Сашкиных рук. Знали, что лишнего слова он не сболтнет, а уж если скажет что обидчику, то будь спокоен — обещание свое выполнит, да так, что с неделю бока будут болеть.
Но однажды Сашка не углядел за Катей. На берегу Салмыша, где он пас скотину, Катя, что-то тихо напевая, собирала одуванчики — поговаривали, что они от зуда хороши. Вот Катя впрок их и собирала на зиму. Солнце выкатилось уже высоко, грело так, что от жары хоть под лопухи лезь. Окунув ноги в холодную прозрачную воду, девочке захотелось смочить и лицо. Она сделала шаг, протянула загорелые ладошки и, ничего не понимая, куда-то провалилась.
Сашка услышал громкий всплеск. Обернувшись, он только увидел цветастое платьице да черные косички. «Омут», — ужаснулся парнишка. Сломя голову он бросился в воду, подхватил теряющую сознание девочку, вынес ее на берег. В деревне потом долго говорили, как Сашка Родимцев спас соседскую Катьку…
2
Прошли тягучие голодные годы. Крепла Советская власть. Жить становилось легче. В Шарлык провели свет, поговаривали, что скоро подключат радио. Родимцев подрос, окреп. Он с нетерпением ждал, когда его призовут в армию, спал и видел себя на гнедом рысаке, с шашкой, в буденовке. Но получилось иначе.
В Оренбурге, на призывной комиссии, его по какой-то причине определили не в кавалерию, а в пехоту, да не в строевую часть, а в караульные войска.
— В кавалерию я хочу, — упрямо твердил паренек председателю комиссии.
— Мало ли чего кто захочет. Здесь армия, а не ярмарка. Учись дисциплине, парень. Тебя еще на лошадь садиться учить надо.
— Я лошадей в ночное гонял, — твердил Сашка.
— А я мух по избе гонял. Одним словом, не агитируй меня. Послужишь в караульных войсках, а там, если захочешь, после срочной хоть на кобыле скачи, хоть на аэроплане летай.
С детства Сашка считал, что шире и глубже его родного Салмыша никаких рек нет. Но когда он, сын батрака, впервые ехал по железной дороге и слушал рассказы о могучей Волге, на берегах которой ему предстояло служить, не верил своим ушам. И когда серым утром, вырвавшись из липкого тумана, воинский эшелон деловито застучал по железному мосту, Сашка, как завороженный, смотрел на белесую от утреннего тумана широкую ленту.