Туор устрашился ярости этих странных вод, оставил берег и повернул на юг — и потому не достиг протяженных берегов залива Дренгист. Несколько дней он блуждал по голому неприютному краю. Та земля была выметена морским ветром, и все, что там росло, травы и кусты, клонилось в сторону восхода, оттого что ветер все время дул с Запада. И так Туор вступил в пределы Невраста, где некогда жил Тургон; и наконец он внезапно (ибо береговые обрывы были выше склонов, что вели к ним) вышел к черной грани Средиземья и узрел Великое море, Белегаэр Безбрежный. То был час, когда солнце опускалось за край мира, пылая ярким огнем; Туор одиноко стоял над обрывом, раскинув руки, и сердце его переполнилось стремлением к Морю. Говорят, что Туор первым из людей достиг Великого моря, и что лишь эльдар глубже изведали тоску, которую вселяет оно в душу.
Туор надолго остался в Неврасте. Ему там было хорошо, потому что этот край, лежавший у моря и укрытый горами с севера и с востока, был более теплым и приветливым, чем равнины Хитлума. Туор давно привык жить один в глуши и кормиться охотой, так что еды ему хватало; ибо в Неврасте вовсю хозяйничала весна, и воздух звенел птичьими голосами. Птицы во множестве жили и по берегам, и на болотах Линаэвена в низине; но голосов эльфов и людей в те дни не слышалось в этом пустынном краю.
Туор нашел большое озеро, но до воды добраться не смог: берега были болотистыми, поросшими непроходимыми чащами тростника; поэтому вскоре он ушел оттуда и вернулся к Морю, ибо оно звало его, и ему не хотелось надолго оставаться там, где не слышно шума волн. И на побережье Туор впервые нашел следы нолдор, что некогда жили здесь. Ибо к югу от Дренгиста высокие скалистые берега были изрезаны множеством бухточек и укромных заливов с белыми песчаными пляжами у подножия черных блестящих скал, и Туор часто находил ведущие к ним извилистые лестницы, вырубленные в скале, а у берега виднелись сложенные из огромных каменных плит полуразрушенные пристани, к которым некогда причаливали эльфийские корабли. Много дней провел там Туор, любуясь изменчивым морем, а тем временем миновали весна и лето, и тьма сгущалась над Белериандом. Приближалась осень, роковая для Нарготронда.
Быть может, птицы почувствовали, что грядет жестокая зима[7]: те, что улетают на юг, рано начали сбиваться в стаи, а те, что жили дальше на север, уже вернулись в Невраст. И вот однажды, сидя на берегу, Туор услышал шум и свист могучих крыльев и, подняв голову, увидел в небе семь белых лебедей, клином летящих на юг. Но, пролетая над ним, они покружили и внезапно с плеском опустились на воду.
Надо сказать, что Туор любил лебедей — он часто видел их в серых заводях Митрима; и, к тому же, лебедь был гербом Аннаэля и народа, воспитавшего Туора. Поэтому он встал, приветствуя птиц, и окликнул их, дивясь их величине и царственной стати, какой не видел раньше ни у одного лебедя; но птицы захлопали крыльями и громко закричали, словно сердились на Туора и хотели прогнать его с берега. Потом с шумом взлетели и стали кружить у него над головой, обдавая его ветром от крыльев; они описали большой круг, поднялись высоко в небо и полетели на юг.
И воскликнул Туор:
— Это знак, что я задержался!
Он поспешно вскарабкался на обрыв и увидел, что лебеди все кружат в небе; но когда он пошел вслед за ними на юг, они полетели вперед.
Туор шел вдоль берега ровно семь дней, и каждое утро его будил на рассвете шум крыльев, а днем лебеди летели впереди него. Чем дальше, тем ниже становились берега, и на них росли цветы и густая трава, а на востоке появились леса, желтеющие на исходе года. Но впереди показалась горная гряда, преграждавшая путь; на западе она оканчивалась высоким пиком: мрачная башня, увенчанная тучами, вздымалась в небо над зеленым мысом, уходящим далеко в море.
Эти сумрачные горы были не чем иным, как западным отрогом Эред–Ветрина, ограждавшего Белерианд с севера, а пик назывался гора Тарас — то была самая западная из гор этого края, и ее вершина была первым, что увидел бы издалека мореход, подплывающий к смертным берегам. У ее подножия некогда жил Тургон в чертогах Виньямара, древнейшего из каменных дворцов, что возвели нолдор в землях изгнания. Эти чертоги и поныне стояли там, опустевшие, но прочные, возвышаясь на крутых уступах над морем. Годы не разрушили их, и прислужники Моргота обходили их стороной; но ветра, дожди и морозы точили их, и трещины стен и крыши густо поросли неприхотливыми серо–зелеными растениями, привыкшими к соленому морскому ветру и способными жить на голом камне.
Туор набрел на старую заброшенную дорогу и долго шел меж зеленых холмов и стоячих камней; на исходе дня он вышел к древним чертогам с высокими дворами, где гуляли ветра. Ни тени страха и зла не таилось в них, но Туора охватил благоговейный трепет, когда он подумал о тех, кто жил здесь когда–то, а теперь ушел неведомо куда: гордый народ, бессмертный, но обреченный, пришедший из дальних земель за Морем. И Туор обернулся назад и вгляделся, как часто вглядывались они, в даль мерцающих беспокойных вод. Потом он снова повернулся к дворцу и увидел, что лебеди опустились на верхний уступ, у западных дверей чертога; они захлопали крыльями, и Туору показалось, что птицы зовут его войти. Тогда Туор взошел наверх по широким лестницам, наполовину заросшим гвоздичником и дремой, прошел под могучей аркой и вступил под своды дома Тургона. И вот наконец он вошел в зал со множеством колонн. Большим виделся тот чертог снаружи, изнутри же он явился Туору огромным и величественным, и Туор исполнился такого благоговения, что боялся будить эхо в пустых стенах. Внутри он увидел только высокий трон на возвышении в восточном конце зала, и направился к нему, стараясь ступать как можно тише; но его шаги звенели, как поступь судьбы, и отдавались эхом в колоннадах.
Остановившись перед троном, окутанным тенями, Туор увидел, что тот высечен из цельного камня и украшен непонятными письменами. И в этот миг заходящее солнце заглянуло в высокое окно под западным фронтоном, и луч света упал на стену прямо перед Туором и засверкал на полированном металле. Туор с изумлением увидел, что на стене над троном висят щит, длинная кольчуга, шлем и длинный меч в ножнах. Кольчуга сияла, как нетускнеющее серебро, и солнечный луч осыпал ее золотыми искрами. А щит был необычный, Туор таких никогда не видел: вытянутый, клинообразный, с лебединым крылом на синем поле. Тогда заговорил Туор, и голос его прозвенел под сводами, точно вызов:
— Во имя этого знака я беру это оружие себе и принимаю на себя судьбу, которая таится в нем![8]
И Туор взял щит, и тот оказался удивительно легким и удобным: он, видимо, был сделан из дерева, но искусные эльфийские кузнецы обили его металлическими накладками, тонкими, как фольга, но прочными, и это защитило его от древоточцев и от сырости.
Тогда Туор облачился в кольчугу, и надел на голову шлем, и опоясался мечом; черны были ножны того меча, и пояс был черным, с серебряными пряжками. Вооружившись, вышел он из Тургонова чертога и встал на высоком уступе Тараса в алых лучах солнца. Никто не видел, как он стоял, обратясь на Запад, сверкая серебром и золотом доспехов; и не знал Туор, что в тот час он казался подобен одному из могучих Владык Запада. Воистину, достоин он был стать отцом королей Королей Людей из–за Моря, что и было суждено ему[9]; ибо когда Туор сын Хуора надел эти доспехи, в нем произошла перемена, и сердце его исполнилось величия. И вот, когда он вышел из дверей чертога, лебеди поклонились ему и, вырвав по перу из своих крыльев, протянули их ему, склонившись к его стопам; и он взял семь перьев и воткнул их в верх шлема, лебеди же поднялись в небо и улетели на север, озаренные закатом, и Туор не видел их более.
7
Ср. «Сильмариллион» (гл. 21, стр. 235): «Турин же в спешке шел на север по пустынным ныне землям меж Нарогом и Тейглином, а навстречу ему спешила Жестокая зима, ибо снег в том году выпал прежде, чем кончилась осень, а весна была поздняя и холодная».
8
В «Сильмариллионе» сказано, что когда Улмо явился Тургону в Виньямаре и повелел ему отправиться в Гондолин, он сказал так (гл. 15, стр. 124–125): «Может случиться так, что проклятие нолдор отыщет и тебя тоже, и измена пробудится в стенах твоих. Тогда им будет грозить огонь. Но если опасность эта станет воистину близка, придет из Невраста некто и предупредит тебя, и через него, превыше гибели и пламени, родится надежда эльфов и людей. Посему оставь в этом доме меч и доспехи, дабы в грядущие дни он мог найти их; по ним ты узнаешь его и не обманешься». И Улмо объяснил Тургону, какими должны быть оставляемые доспехи.