Если бы я не искал того дома, где жил Синюта, меня бы, видимо, все равно послали туда; корреспонденты всегда поселяются на места тех, кто не вернулся из полета.
Синюта почему-то испугался при виде моей фигуры в полушубке и валенках.
— Значит, остался один?
Он откликнулся не сразу.
— Раздевайся, садись.
— Я принес тебе весточку.
Синюта расправил плечи, поднял голову.
— Я видел его.
Он молчал. Только зрачки голубых глаз расширились.
— Он просил передать тебе, что живой.
Взглядом и умом он напряженно искал в моем поведении фальшь. Он мог поверить только чистой правде.
— Он в очень тяжелом состоянии. Его отправили в Старый Оскол.
— Он живой?!
Синюта поднялся во весь рост, вскинул над собой руки. Ему нужен был простор — зачем над ним этот потолок? Его должен слышать весь мир!
— Живой!!!
Обнял голову руками и стоял какое-то время окаменелый. Пальцы рук впивались в тело. Затем упал, словно подкошенный, на постель.
— Он уже в госпитале, в Старом Осколе, — напомнил я.
Я должен был стоять над ним, как над малым ребенком, пока не выплачется.
О, эти темы боевого опыта... Когда через некоторое время я слушал разговор Синюты со своим командиром полка и отвечал им на их взволнованные расспросы, я радовался за обоих и вместе с тем жалел, что случай лишил нашу газету таких осведомленных авторов. Какие бы темы они сейчас подняли! Маскировка самолетов на аэродроме... Ориентировка в зимних условиях...
Летчик и командир полка собирались немедленно лететь в Старый Оскол.
12
Для Красицкого извещение из полка было неожиданностью. Неудачный полет «кукурузника» уже успел отойти на задний план.
Весть о Жаткове застала его как раз в то время, когда он вернулся с аэродрома, где базировались штурмовики. Он еще не успел прийти в себя после поездки — из полков генерал всегда возвращался сильно взволнованным. Он принимал близко к сердцу каждую неполадку, вникал во все сложности боевой работы, натыкался с ходу на неразрешимые проблемы и бушевал.
Летчики генерала Красицкого... Генерал всегда летел впереди всех эскадрилий и полков, хотя и не поднимался в воздух на боевых машинах. Возвращаясь в штаб, он как бы всходил на возвышение командного пункта, откуда было видно все вокруг. Перед неустанным взором и в памяти его держались только движущиеся, живые цели, только настоящая сила. Все остальное забывалось.
— Чаю!
Чай, конечно, был горячим. После холода он возвращал генералу тепло дома со всем его возможным уютом.
— Товарищ генерал, к вам капитан Полоз.
— Дайте мне хоть дух перевести.
Это была его обычная фраза. Когда он к вечеру возвращался с переднего края, где весь день следил за воздушными боями, она звучала как укор.
— Вызывайте начштаба. Немедленно!.. Пусть входит, кто там.
Полоз, как всегда, с делами о награждениях и званиях. Сегодня Красицкому тоже напоминали некоторые командиры дивизий о представлениях, надо наконец подписать. Незачем скоплять столько бумаг.
— Давайте!
Генерал задумался... Кто учтет все подвиги летчиков? Кто измерит их силу, мужественно отданную в этом наступлении? Недаром же так по-дружески с ним разговаривает командующий фронтом...
Красицкий потирал пальцами надбровья — он был доволен каждым именем.
И вдруг:
— Что?!
Капитан Полоз так и замер с поднятым над анкетой пресс-папье.
— Наше упущение, товарищ генерал, наше упущение, — капитан намеревался выдернуть анкету, но Красицкий придержал ее ладонью.
Адъютант открыл дверь.
— К вам начштаба, товарищ генерал
— Прошу... А вы пересмотрите остальные, капитан. Знаете же, что если штаб фронта что-то вернет, то во второй раз скоро не примет.
— Есть! — Капитан сердито посмотрел на ненавистный листок. — С ним всегда неприятности, товарищ генерал. Помните историю с невыключенным мотором?
Начальник штаба вошел в комнату и на ходу, от порога, встревоженно заговорил о танках на Белгородской дороге. Услышав это, Красицкий тоже подумал о танках, представив на мгновение, как они ныряют в белую пургу с белыми крестами на темных башнях и выныривают из нее на бешеном ходу.
Сказанное капитаном Полозом, однако, не выходило из головы. Да, он и в самом деле что-то помнит...
...Поле аэродрома с выгоревшей травой, укатанная земля. Горячий ветер. Тарахтит оставленный У-2, сзади вьется полоска пыли...