Бернсдорфу сделалось не по себе. Да, не бывает освободительной борьбы без стойкости и героизма ее бойцов, как не бывает ее и без кровавого предательства. После предупреждения Роблеса ему часто приходила в голову мысль о предательстве, и то, о чем рассказывали, он воспринимал уже не только как драматургический материал, детали для возведения здания фильма, а относил это к самому себе. Со вчерашнего дня он считал, что группе угрожает опасность. Пусть подозрение было и неясным, смутным, неизвестно на чем основывающимся. Поверить в него до конца трудно, это как бы игра ума, когда не знаешь, где кончается действительность и начинается фантазия… Спросил:
— Как вы думаете, какие планы могут быть у полиции? Выяснить, что мы действительно снимаем?
— Это им наверняка известно. Насколько я знаю майора Понсе…
— Вы с ним знакомы?
— Страна у нас маленькая, и люди с определенным общественным положением не могут не знать друг друга. Конечно, он знает меня лучше, чем я его, у него заведено на меня досье… Трудно сказать, что он задумал; важно скомпрометировать Толедо.
— С нашей помощью?
Роблес кивнул.
— Вы были на Кубе, он это знает. Не следует недооценивать возможностей нашей уголовной и политической полиции… Понсе просто арестует тех, кого внедрил к вам. Арест в саду министра — это в его стиле. Тем самым с Толедо как с кандидатом будет покончено. А вас вышлют за поддержку подрывных элементов.
— Что вы посоветуете?
— Необходимо проверить ваших исполнителей. Поедемте прямо к ним домой. И если возникнут малейшие подозрения, отказывайтесь от их услуг и найдите замену.
Довольно убедительно. Бернсдорф потирал виски. Они пригласили Роблеса на фильм как консультанта и исполнителя роли Кампано; какую же роль он играет в действительности? О себе Роблес рассказал мало, слишком даже мало, по его, Бернсдорфа, понятиям.
— Я возьму на себя обоих мужчин, — услышал он голос Роблеса. — А с Санчес и с малышкой Крус или с ее матерью переговорите сами.
«Всегда мне достаются женщины, — подумалось Бернсдорфу. — Только на сей раз в этом ничего веселого нет». Считая себя достаточно проницательным, он привык тем не менее полагаться на чувства, на ощущения. Он инстинктивно поверил Виоле и Лусие, как и Роблесу, но что ему о них известно? Глядя в затылок водителю, представил себе, что интуиция подвела его. Что, если один из трех его перехитрил?
— Мне вдруг показалось, что шофер понимает нас.
— Он и испанского толком не знает, где уж ему понимать немецкий?
— Ну ладно, это я разнервничался. Мы вот что сделаем: перенесем день съемок, устраивает это министра или нет.
— В его интересах, чтобы съемка состоялась. Толедо поймет нас.
— Значит, в отличие от Кремпа вы его фигляром не считаете?
— Нет, он — актер, но человек смелый и даже имеющий программу действий. Гражданские права для него не только оружие в избирательной борьбе. Он относится к ним серьезно. Хотя бы по той простой причине, что хочет выжить сам.
— Можно было бы найти способ попроще. Зачем так рисковать?
— Разве вам неизвестно, что такое власть? А власть главы государства здесь почти не ограничена. Кроме того, президент получает самый высокий оклад среди всех высокооплачиваемых государственных чиновников. Так что игра стоит свеч.
Пыль в сьерре улеглась, воздух сделался нежным, шелковистым, и пока Вилан, включив вторую скорость, вел «джип» в гору, он рассказывал Фишеру о партизанской воине.
— Когда я прибыл сюда, — рассказывал Вилан, — сьерру от партизан в основном очистили, оставалось провести «косметические» операции. Несколько групп укрепились вон там, в горах, и пока мы наводили порядок в сьерре, они спускались и мешали нам. Мне хотелось выяснить, с чего здесь все началось чтобы понять, как с этим покончить. Вы меня понимаете, ведь вы были солдатом?
— Десантником.
Фишер никогда в объяснения не пускался, он не из тех, кто любит поразглагольствовать о пережитом. Сказал «десантником», и хватит. Он понимает других солдат, разбирается в ходе военных действии! «План Пилото» воспринимает как человек мира рекламы, а партизанскую борьбу — как старый вояка.
— Кое в чем мы сами виноваты, — продолжал Вилан. — Мы открыто использовали Гватемалу как трамплин для прыжка на Кубу. Наши военизированные лагеря для кубинских «гусанос» бесили здешних молодых офицеров. В ноябре шестидесятого в столице восстала казарма «Матаморос» во главе с полковником Перейрой. Две недели они контролировали северо-восток страны, потом их оттеснили в джунгли, где они разоружились. Перейра бежал в Мексику, но двое из его младших командиров, лейтенанты Йон Соса и Турсио Лима, с двумястами людьми ушли в эти горы. В годовщину восстания они основали «Революционное движение 13 ноября».