«Я, Фанни Ефимовна Каплан, сегодня стреляла в Ленина, — записал ее показания Курский. — Стреляла по собственному побуждению. Сколько раз выстрелила, не помню. Кто мне дал револьвер, не скажу».
— Когда появилось решение стрелять в Ленина?
— Решение стрелять в Ленина у меня созрело давно. Соучастников у меня не было. К какой партии принадлежу сейчас, не считаю нужным говорить.
Далее ответы были короткие: «Нет. Не скажу. Не знаю. Не желаю отвечать». Отрицала она даже и то, что в ее портфеле нашли профсоюзный билет на имя Митропольской и железнодорожный билет до Томилино.
После допрос Каплан продолжал Петерс. Когда он вошел в комнату, где находилась арестованная, и назвал ее по фамилии, она даже не шевельнулась. Сев за стол, Петерс предложил:
— Расскажите всю правду. Я не могу поверить, что вы это сделали одна.
Каплан зарыдала. Худые плечи ее затряслись. И вдруг крикнула: «Уходите!»
— Потом. Потом уйду, — согласился Петерс, — а сейчас я буду записывать ваши показания.
Он пододвинул к себе лист бумаги и после непродолжительной паузы спокойно, неторопливо стал задавать вопросы:
— Где вы остановились в Москве?
— У знакомой, Пигит Анны. С ней мы приехали в Москву из Читы.
— Где проживает Пигит?
— Большая Садовая, дом десять, квартира пять. У Пигит жила месяц. Потом поехала в Евпаторию...
— К какому течению вы в своей партии примыкаете? К Марии Спиридоновой?
— Нет. Я больше примыкаю к Чернову. По убеждению. Официально же в партии я не состою. Октябрьской революцией я недовольна. Я стою за Учредительное собрание...
— Одну минуточку, — остановил ее Петерс.
Он взял неоконченный протокол и вышел из комнаты. Там вызвал сотрудника ЧК.
— Немедленно с товарищами езжайте на Большую Садовую, дом десять, квартира пять. Привезите сюда Анну Пигит, — приказал он и вернулся продолжать допрос.
— Кто ваши родители и где они?
— В Америке. Выехали туда в одиннадцатом году. Отец мой учитель еврейской общины. Есть четыре брата и три сестры...
— Кто вам помогал совершить покушение на Владимира Ильича Ленина?
— Никто. И об этом у меня больше не спрашивайте.
Петерс так и не уснул в эту ночь. Привозили арестованных, он их допрашивал. 31 августа приехали Кингисепп и Скрыпник.
— Что нового? — спросил Кингисепп.
— Участие других лиц в покушении Каплан отрицает. Говорит, что была одна. Не верю, — ответил Петерс.
— Это дело рук правых эсеров, — убежденно сказал Кингисепп. — Сейчас я поеду с товарищем Юровским на место происшествия. Сделаю снимки, опрошу очевидцев.
Скрыпник вызвал Каплан. Допрос был коротким. Но и на этот раз Каплан ничего не сказала о своих соучастниках.
— Откуда у вас профсоюзный членский билет?
— Не знаю. Нашла его.
— Подпись ведь поддельная в билете?
— Ничего не знаю. Я его нашла.
— Зачем и к кому вы собирались поехать в Томилино?
— Не помню, не знаю...
Скрыпник занялся проверкой — каким образом могла оказаться у Каплан профсоюзная карточка.
Еще несколько допросов Каплан на Лубянке и в Кремле, куда ее перевезли 2 сентября, провел Петерс. Вспоминая об этом через несколько лет, он писал, что убеждал Каплан признаться, рассказать все чистосердечно и этим самым смягчить свою вину. Она же или плакала, или ругалась зло, с ненавистью, решительно отказываясь давать какие-либо показания.
Личность Каплан удостоверили во время очной ставки знавшие ее ранее А. Пигит, Ф. Радзиловская и В. Тарасова.
Теперь осталось выяснить: были ли у Каплан соучастники? Ведь она настойчиво убеждала следствие, что действовала одна. Всякую связь в этом преступлении со своими однопартийцами — правыми эсерами и их центральным комитетом — она отрицала.
ВЧК проводила следствие в очень сложной и напряженной обстановке. Не так давно был подавлен левоэсеровский мятеж. Спустя некоторое время был убит член президиума Петроградского Совета видный большевик В. Володарский.
За несколько дней до злодейского покушения на В. И. Ленина в Совнарком пришло письмо. «Раздастся выстрел в Петрограде, эхо его отзовется в Москве», — угрожал анонимщик.
Эта угроза была осуществлена. Утром 30 августа в здании Петроградской ЧК неизвестный человек убил председателя ЧК М. С. Урицкого. Не успел Ф. Э. Дзержинский с группой чекистов доехать до Петрограда для расследования убийства Урицкого, как террористы осуществили вторую угрозу — стреляли в Ленина. Было понятно, что руководит этими преступлениями один центр. По имевшимся в ВЧК сведениям, им был центральный комитет партии правых эсеров.
Как только стало известно о злодейском покушении на В. И. Ленина, гнев и возмущение охватили трудящихся страны. Вечером 30 августа 1918 года на заводах и фабриках возникли митинги, на которых рабочие потребовали объявить беспощадную войну контрреволюционерам.
«Предательский выстрел в товарища Ленина, — писала 1 сентября 1918 года газета «Известия», — вызвал бурю негодования в среде рабочих масс. Возмущение кипит в сердцах пролетариата.
Президиум Московского Совета в течение всего вчерашнего дня, а также и ночи с 30 на 31 августа буквально осаждался представителями рабочих организаций, стремившихся узнать те или иные утешительные сведения о состоянии здоровья своего вождя, а также о подробностях покушения. Из всех районов президиум получает сообщения, что возмущение рабочих велико. По первому зову весь пролетариат Москвы готов прибегнуть к самым решительным мерам для беспощадного подавления контрреволюции...»
Еще сообщение.
«...Вчера в отделе районов Московского Совета рабочих и красноармейских депутатов состоялось экстренное заседание представителей от районов, на котором в связи с покушением на товарища Ленина была принята следующая резолюция: «Отдел районов на экстренном заседании 31 августа, обсудив выступление контрреволюции с предательским убийством и покушениями на вождей пролетарской революции, постановил: довести до сведения президиума Московского Совета рабочих и красноармейских депутатов о единодушном, стойком и спокойном решении районов Москвы отбросить твердой рукой все подлые посягательства на революцию; просить президиум передать товарищу Ленину, что мы, представители районов г. Москвы, возмущены предательским ударом врагов рабочего класса в голову и сердце революционного пролетариата и с нетерпением ждем возврата дорогого вождя в наши ряды.
Мы спокойны на своих постах. Организованным террором ответим мы на подлый удар.
Да здравствует товарищ Ильич!»
В резолюции, принятой командой линейного корабля «Гангут» 1 сентября 1918 года, содержалось требование объявить красный террор врагам революции в связи с покушением на В. И. Ленина:
«Враги рабоче-крестьянского правительства открыто выступили со своими гнусными белыми террористическими актами против вождей рабочих и крестьян, — говорилось в резолюции. — Они начинают выхватывать своими кровью человеческой омытыми руками самых лучших, стойких и энергичных борцов и вождей рабочего класса... Мы заявляем нашим высшим органам: «Довольно терпения, довольно добродушия и нянченья с ними!» Мы с этой минуты, когда враги наши сделали покушение на наших лучших вождей, требуем от нашей центральной власти беспощадного террора ко всем нашим врагам. Наши сердца сделались каменными, и никакая милость и добродушие не могут проникнуть в них при виде моря крови этих палачей рабочего класса».
В адрес центральных организаций и редакций газет поступали многочисленные резолюции, постановления от собраний рабочих и крестьян, из воинских частей, а также письма от отдельных лиц.
В своей резолюции волостные военные комиссары Сенненского уезда (Белоруссия) писали, что с глубокой душевной болью переживают покушение на жизнь товарища Ленина. В этом гнусном акте они видели покушение на жизнь революции и ее завоевания. То же говорилось и в других резолюциях. Рабочие и крестьяне заявляли, что надеждам буржуазии и ее прихвостням не суждено осуществиться. Трудящиеся еще плотнее сплотятся вокруг Коммунистической партии и пойдут под ее руководством к торжеству идей социализма.