Настроение слегка поднялось, и уверенности прибыло.
Вертушка велела забирать правее, правее, пока извилистые переходы между складами не вывели к невысокому корпусу-кубику. Освещение здесь отсутствовало – то ли в целях экономии, то ли чтобы страху нагнать на потенциальных воров. У входа, для пущей эффектности, видно, валялись грязные скомканные ленты – той типичной красно-белой окраски, которая вызывает ассоциации исключительно с патрулём, серийными убийствами и местами кровавых преступлений. Двери запирались на кодовый замок с отчётливо продавленными цифрами два, четыре и шесть; собственно, наблюдательный человек мог бы обойтись вовсе без колдовского дара.
Внутри же оказалось практически пусто – лишь несколько коробок у самой дальней стены, в темноте, которую не пробивал даже свет карманного фонарика.
«Неужели всё вывезли?» – огорчилась Виттория про себя, осторожно переступая порог. Развернулась на мгновение, чтобы прикрыть дверь поплотнее…
Тут-то оно и набросилось.
Бесформенное, омерзительное, опасное – закипающая чёрная грязь, токсичное гнильё, плевок кислоты… Оно хлынуло со всех сторон разом, стоило упустить помещение из виду. Спину точно обдало ледяной водой; волосы встали дыбом, электрически затрещали – в одну жалкую секунду, нет, долю секунды.
…Виттория развернулась, уронила сумку.
…Виттория вытянула ногу и мыском прочертила линию – в три, в пять, в десять раз быстрее, чем с Белым Лисом.
Оно налетело на невидимую преграду – и откатилось к тёмным углам, выжидая.
«Успела».
Сердце колотилось бешено – в груди, в горле, в висках, под коленками, везде, кажется. Наблюдая за тем, как страшное, чёрное колышется вдоль стен, прячась от жалкого карманного фонаря, Виттория думала, что в следующий раз, когда придёт пора навещать уважаемого предка, она не ограничится одним жалким журнальчиком и парой банок пива. Это ведь Лобо, не считаясь ни с какими возражениями, настаивал на том, чтобы при малейшем намёке на опасность, не раздумывая, проводить черту, создавать границу. Привычка и правда въелась в плоть и кровь – и сколько неприятностей принесла в Школе! Сколько неудобных вопросов, насмешек, дразнилок; сколько сорванных свиданий, распавшихся уз дружбы…
А вот теперь – спасла жизнь.
Немного успокоившись, Виттория переборола отвращение и разглядела наконец, что на неё накинулось. Это был «старый знакомый»; подобных тварей она не раз встречала прежде на улицах города, только экземпляры попадались поменьше. А тут потусторонняя мерзость разожралась, разжирела, вымахала аж до потолка – клубящаяся маслянистая грязь без намёка на конечности, без глаз и ушей, зато с тысячей жадных ртов, круглых, как у пиявки.
Названия эти твари не имели. Они рождались там, где кто-то страдал, боялся, тосковал, и постепенно становились сильнее, тянули силу из всего, до чего дотягивались. Солнца и вообще яркого света сторонились, кошек и певчих птиц избегали – тем достаточно было взглянуть в сторону гадкой кляксы, чтоб та скрючилась и исчезла. Чаще всего твари особых неприятностей не доставляли – так, головная боль или приступ внезапной тоски, с которым человек здоровый легко справлялся и сам. Но в крайне редких случаях – Лобо рассказывал такое несколько раз, пусть и неохотно – становились воистину опасными и могли даже сожрать свою жертву.
Здесь, на складе, видимо, эта голодная грязь копилась долго. Часть её, вероятно, попала вместе с вещами покойного антиквара, часть – выросла, как плесень, в тёмных углах, питаясь тревогами и заботами рабочих.
– Ну, а потом тут произошло убийство, – тихо заключила Виттория вслух. Мерзость настолько обнаглела, что не шарахалась даже от человеческого голоса. – И расчленение. И какое-нибудь гадкое колдовство, наверно… Что, вкусно было?
Жирное пятно довольно всколыхнулось, словно поняло вопрос. Пришлось погонять его по углам фонариком.
Одно немного смущало: Белый Лис был здесь, но отчего-то не прибрался. Виттория прикинула так и этак, а потом решила, что, наверное, всякая дрянь от него шарахается сама…
«…Либо злой колдун почувствовал, что книгу кто-то ищет, и вернулся сюда, чтобы устроить ловушку на простачка», – пронеслось в голове.
Мысль откровенно пугала.
Так или иначе, оставлять кровожадную мерзость гулять саму по себе Виттория не собиралась. И не только из-за Лобо: стоило представить, как давешняя сердитая женщина в зелёном заходит сюда одна, и к горлу подкатывало.