— Почему тяжеленный? Ты его поднимала что ль?
— Тиун мешок еле принес, его от веса аж покачивало. А на Коршуна что б закинуть, Евсея позвал. Вдвоем подымали, подымали, аж обкряхтелись, да еще кто-то из них под шумок воздух испортил, — тут она показала пальцем на конюха — не знаю кто, но догадываюсь.
Евсейка аж бросил почесывать пострадавшие места и бурно покраснел — видимо девичья догадка его оскорбила. С несвойственной ему скоростью мышления конюх начал отбрехиваться:
— Это от тиуна какая-то вонь идет, чем-то звериным воняет!
Мы с Матвеем переглянулись — проблема чистоты воздуха не взволновала ни потасканное дитя каменных джунглей будущего, где он кроме вредоносных смол и всяческих альдегидов ничего в своей долгой жизни и не нюхал, ни убийцу-профессионала 11 века, пожизненно передвигающегося в особо чистой, но от конского навоза периодически заванивающей среде.
Разгадка содержимого мешка нас озарила одновременно. Серебро, оно конечно, не свинец, но тоже металл тяжелый, особливо ежели его мешками утаскивать! — было написано на наших возмущенных лицах.
Венцеслав в это время метался по конюшне вместе с собаками, пытаясь взять хоть какой-нибудь след. Ничего не получалось ни у волкодавов, ни у представителя династии Мешко — слишком мало данных. Ну хоть бы кусочек от Елисеевой портянки найти!
Вдруг Горец встал в дальнем от нас углу и что-то пролаял. Я собачье-польский понимаю плоховато, не знаток. А Венцеслав остановился и как-то напрягся. Сразу и Марфа взялась принюхиваться к какому-то пустому стойлу.
— Яцек, чего там? — поставленным командным голосом рявкнул Матвей.
— Сильный запах смальца собаки учуяли! — отозвался на свой псевдоним Венцеслав.
— Чей смалец?
— Свиной! Очень уж резко пахнет, даже я чую!
— Маняш, а кто у вас свиным смальцем сапоги мажет?
— Так Елисей и мажет. Как последнюю свинью зарезали, так он весь смалец с кухни и упер, поварам ничего не оставил. Для вкуса в борщ добавить нечего!
Они уж много раз к боярыне бегали жаловались, Капитолина улыбнется ласково, — я мол решу, а воз и ныне там. Ничего любовнику поперек не скажет. А он и рад стараться — уж все столовое серебро из дому упер, даже детское.
Сейчас к богатым окладам на иконах приглядываться начал, а тут вдруг боярин налетел, всю ему сладкую жизню порушил! Серебряных подсвечников в дому почти не осталось…
— Совсем уж, Маня, не осталось — упер паразит все! — добавил неслышно подошедший Богуслав. — Имущества у меня больше нету, жены, считай лишился, осталось только на паперти милостыню просить!
— Не горюй, боярин! — голосом Пелагеи сказала ему Таня, — сейчас всех уважим! Ты не стой тут без дела, — обернулась она к Олегу, — пробегись вместе с собачками. У тебя нюх поострее, чем у них будет. Вдруг Елисей где разуется, они по другому запаху его и не учуют.
— А моя одежда?
— Викинга возьми, он повыносливее других коней будет. Донесет твою одежонку, — посоветовал я. — Ахалтекинец из ахалтекинцев! Марфуша, мне сейчас некогда, пробегись с Матвеем.
— Гав! Сделаю!
— Матвей, на коней не влезайте, — наши сильно усталые, местные от голода уже шатаются. Сами добежите, быстрее выйдет.
Слав, не упусти Маняшу, пошли все вместе поговорим. Кстати, Маня, у тебя как полное имя?
— Мария я.
— Смотри, Мария, прятаться не смей! Дело — не шутейное!
Евсей, вожжи есть?
— Как не быть!
— Быстро тащи, пентюх! — рыкнул боярин. — Пороть что ль кого будем? — недоуменно поинтересовался он у меня.
— Собак на поводки пусть молодцы возьмут. А то сейчас овчарки увлекутся, рванут по холодку, гоняйся еще и за ними.
Матвей с Венцеславом быстренько привязали вожжи к ошейникам собак.
— Марфа твоя очень толкова. Я вошел, она как раз Коршуна стойло нюхала, — похвалил среднеазиатку Богуслав.
— А мой подгалянский сторожевик первый смекнул, какой след надо брать! — ревниво отозвался шляхтич.
— На выход давайте! — оборвал восхваления разных пород лучших друзей человека я, — след простынет, пока тут болтаем!
Боярин проводил нашу пастушеско-ушкуйно-королевскую опергруппу, усиленную волкодлаком за ворота, а потом отвел Машу, Татьяну, а точнее Большую Старшую ведьм Киева Пелагею в теле богатырки и меня, в собственном, слава Богу, теле, в свой кабинет.
Мария пыталась ввиду низости чина остаться стоять перед нами, но Пелагея ее ткнула в грудь ладонью и усадила.