— Пошли в кухню, дровами разживемся.
Фаридун-остад не сразу, но понял и пошел за мной следом. В кухне варили ужин, и было очень тепло. Нас обоих перестало трясти.
Подскочил подавальщик, бойкий молодой парень.
— Чего желаете, господа?
Я поглядел на часы. До ужина еще часа два, а жрать охота неимоверно. Может я и мерз с голодухи? Или от холода так проголодался? Неважно! Я друг хозяина, одет богато, мне не откажут.
— Водки нам и закуски какой-нибудь легкой. Взвару или чего там у вас есть, чтоб запить.
— Понял! Подавать?
— Тащи!
Присели прямо в кухне — поближе к огненному печному боку было потеплей, чем в обеденном зале. Нам быстренько подали зелено вино, которое я по привычке звал водкой, и кое-какие заедки.
Эх, а перс-то, поди, мусульманин — ему вина нельзя. Ладно, на всякий случай налью, а там видно будет. Не будет пить алкоголь, значит просто так в тепле отогреется.
Еще как выпил, остад-лозоходец! Аж крякнул.
Запили, заели, завязался неспешный разговор. Сразу перешли на персидский — на русском беседа не клеилась. Познакомились. Его для краткости можно было звать Фарид. Фаридуну было тридцать пять лет, на Русь подался за длинным рублем — история более обычная для 21 века, чем для одиннадцатого. Впрочем, гастарбайтеры были, по-видимому, во все века. Особенно на Руси. То от викингов проходу не было, теперь азиаты почву прощупывают.
Здесь с работой было плоховато: Переславль еще не в степи, и тем более не в пустыне стоит, и там, где впадает речка Альта в Трубеж, воды всегда хватало. А в степи никому ничего не надо — половцам колодцы после печенегов достались, а новые рыть они не хотят. Да и соваться к ним опасно — враз в рабство продадут. Поэтому воду Фаридун искал редко, перебивался случайными заработками. Опять же соскучился по любимой жене Тахирих. В общем, пора домой!
— Фаридун, а чего ты так в тереме-то озяб? Или в своих краях кроме жары, другой погоды и не видывал?
Погоду Фарид видел всякую. В Персии, которую сейчас под себя сельджуки подмяли, конечно потеплей, чем тут, но он приехал в Переславль прошлой осенью и пережил здешнюю зиму. Можно сказать — видал виды. Но бегать по морозу в тоненьком халатике и летних чувяках ему раньше не доводилось.
Остад, оказывается, поставил у Богуслава, подаренного ему митрополитом коня, получил от боярина комнатку для ночевки и подался улаживать последние дела (церковники сорвали его с места внезапно). Когда собирался, еще припекало солнышко, поэтому оделся легко, по-летнему. А пришел незадолго до меня и тоже по изрядному холодку.
Спросил его о запрете на вино.
— В нашем роду все придерживаются учения пророка Заратустры и у нас такого запрета нет.
Все имеющиеся у меня сведения об этом пророке я почерпнул из «Двенадцати стульев» Ильи Ильфа и Евгения Петрова, где главный герой Остап Бендер говорит мелкому расхитителю социалистической собственности Паше Эмильевичу на прощанье:
Набил бы я тебе рыло, только Заратустра не позволяет!
Из этих слов я сделал вывод, что учение это очень миролюбивое и доброе. Пришло время прикоснуться к истине.
Выпили по второй, и я спросил:
— А в чем суть вашей веры? Никого убивать и гонять не надо?
Фаридун криво усмехнулся.
— В основном нас гоняют братья-мусульмане — это сплошь и рядом. А суть нашей веры проста и понятна: думай о благом, говори о благом, делай благое.
Меня тревожил еще один вопрос, и я его задал.
— Слушай, Фарид, вот мы верим в Христа, поэтому мы христиане. Те, кто придерживаются мусульманства — мусульмане. А вас как называть? Заратустриане?
— Заратустра пророк, а учение называют зороастризм. Поэтому мы зороастрийцы.
— Ладно, пошли печку растапливать.
Я организовал подсобника тащить охапку поленьев, Фариду поручил нести лучину на растопку, сам взял бересту и немного соломы для разжигания огня. С огнивом в отдельном кисете я в походе не расставался — кресало, кремень и льняной трут всегда были при мне. Худо-бедно, а костерок всегда разожгу.
Наши комнаты оказались рядом, печь у нас одна. Вот и славненько, не надо будет две топить. Хотя после кухонной разминки перед ужином так все в организме потеплело, что топить свою печку было уже вроде и необязательно.
Разжигать огонь, а потом подолгу смотреть, как причудливо пляшут его языки, слушать, как трещат в огне поленья, я люблю больше любого пиромана, поэтому сразу отстранил от этого дела лозоходца. Твое дело найти воду, а мое добыть огонь.