Заправилой «Жилстроя» был не начальник Потапов, которого заглазно звали «Пустое место», а любимец Самого, главный инженер Рыбаков, волевой, хотя и грубоватый человек лет пятидесяти с гаком; и Вадик взял за правило к концу работы являться к нему в кабинет, где всегда висели пласты табачного дыма и беспорядочно гудели голоса «энтузиастов»-активистов (здесь собирались начальники участков, старшие прорабы, начальник ПТО[4], механик и снабженец), и между ними — властный баритон Рыбакова, манерами держать себя и стилем работы сильно подражавшего Самому, Вишнякову. Вадик поначалу сидел и скромно помалкивал, вставляя к слову фразу-две, кратко отвечал на вопросы, ежели они случались, а сам внимательно прислушивался и приглядывался к «активистам», пока не убедился, что, превосходя его в хозяйской сметке, оборотливости, они пасуют перед ним в чисто инженерном деле. И, решив сыграть на этом преимуществе своем, Вадик, после тщательного изучения чертежей и смет, подбросил как-то Рыбакову идею проектных изменений, сокращавших объемы работ и ускорявших строительство. Без видимой охоты приняв ее и оценив всю выгоду ее осуществления не только для «Жилстроя», но и лично для себя (поскольку как соавтор рационализации он получил приличный гонорар), главный инженер, властный человек, не любивший чужой инициативы, вдруг приобрел определенный вкус к рацпредложениям Вадима, так что Вадик, как-то незаметно, сделался доверенным лицом у Рыбакова. Впрочем, приближение к начальству Вадика зависти его коллег не вызвало, потому что он держал себя со всеми дружески, на совещаниях помалкивал и вообще был почти незаметен. Не игнорировал Вадим и Потапова, рассудив, что если начальник, безропотно отдавший свои бразды правления главному инженеру, вряд ли властен помочь ему, Вадику, в чем-нибудь дельном, то уж навредить при желании сможет и он, и посему, идя к Рыбакову, Вадим нет-нет да заглядывал к начальнику, обыкновенно в одиночестве скучавшему в своем кабинете, и всегда находил для него несколько добрых шутливых слов или заводил беседу о видах на охоту и рыбалку, которых стареющий Потапов был большой любитель…
И все же само по себе расположение начальства еще не давало Вадику шанс на быстрое продвижение: нужна была еще и соответствующая кадровая ситуация, или «расклад», как это иногда называют, но «расклад» был явно не в пользу Вадима: пролетел уже год его работы начальником участка, а никого из главных инженеров, имевших отношение к гражданскому строительству, перемещать или снимать не собирались (иначе слух об этом распространился бы задолго до приказа), так что вакансий на такую должность не предвиделось. Вадим совсем уж было приуныл, но тут ему на помощь пришел могущественный случай…
Мгновенная весть вдруг облетела стройку — с кресла загремел всесильный Вишняков. В приказе министерства дипломатично говорилось о назначении Самого главным консультантом на строительство одного промышленного комплекса, но все понимали, что это — почетное изгнание, а его причина — срыв сроков строительства ГОКа. В кабинет Самого, впредь до назначения нового управляющего, перебрался Медведь, и, хотя работа в тресте от этого перемещения почти не изменилась, для «Жилстроя» оно имело самые серьезные последствия.
Все началось с того, что, по распоряжению Медведя, представлять «Жилстрой» на всех оперативках стал не главный инженер, а — по общезаведенному порядку — начальник СУ, Потапов. Дело в том, что Потапов был один из могикан, с кем Медведь уже третью стройку подряд зачинал с первого колышка, и он, естественно, при первой же возможности железно поддержал старика, подмятого Рыбаковым. Коротко сказать, власть в «Жилстрое» вернулась на круги своя, и теперь уже не главный, а Потапов проводил планерки, и, кстати, проводил не хуже Рыбакова, имея перед ним, по крайней мере, один несомненный плюс: он не имел привычки орать на подчиненных. Уязвленный Рыбаков, в пику начальнику, стал следом за его планерками собирать свои летучки, и, разумеется, команды на летучках часто шли вразрез с распоряжениями на планерках, — в СУ начался разброд, как в стаде с двумя вожаками, а между руководителями — ожесточенные трения. Этим и воспользовался Вадик, с первыми же признаками усиления Потапова сделавший решительный крен в его сторону. Этот крен поставил Вадика в весьма щекотливое положение, ибо выслушивать от человека, тебе доверившегося, сетования и угрозы в адрес своего противника, изображать при этом сочувственный вид и поддакивать, а после использовать это доверие ему же во вред, передавая (с некоторыми изменениями и со ссылками на другие, посторонние источники, как этот делал, в целях маскировки, Вадик) услышанное по секрету на ухо другому, было крайне неловко на первых порах. Впрочем, Вадик скоро же утешил себя мыслью, что применительно к Рыбакову он не совершает ничего предосудительного, а даже действует во благо стройке, так как люди, подобные Рыбакову, с их склонностью к авторитарности, обречены самим временем, и, значит, чем раньше их сковырнешь с насиженного кресла, тем лучше для дела. «В конце концов, суть не в том, что именно я мечу в это кресло, — сделал откровенное самопризнание Вадим, — я его займу совсем ненадолго и, так сказать, из соображений принципа… Суть в том, что чем меньше будет Рыбаковых, тем больше высвободится мест для людей творческой мысли…»