— Надо побольше соли, — заявил он и вылил ей на грудь пригоршню воды, только чтобы увидеть, как сжимаются ее соски.
— Ну и шутки у тебя, — Блэр шутливо толкнула его в плечо.
— Я люблю тебя, Блэр.
Шон произнес эти слова так серьезно и так крепко обнял ее за плечи, что Блэр ни на минуту не усомнилась в его искренности. Она долго смотрела на него, потому что это неожиданное признание застало ее врасплох, потом уставилась на какую-то точку на груди Шона.
— Ты… говорил это прошлой ночью. — Она произнесла эти слова так тихо, что Шон едва услышал их в шуме океанского бриза.
Он приподнял ей подбородок.
— Да, говорил. Но тогда меня захватила страсть. Я хотел сказать тебе об этом сейчас, когда мы не занимаемся любовью, чтобы ты поняла, насколько серьезно я говорю это. Я совершенно не собирался влюбляться в тридцать восемь лет, но я просто потерял голову. Я в самом деле люблю тебя, Блэр.
— Шон…
Он приложил палец к ее губам, заставляя замолчать:
— Тебе не нужно ничего говорить. Я просто хочу, чтобы ты об этом знала.
На горизонте вставала луна, протягивая по волнам серебристую дорожку. Ее лучи играли в светлых волосах Шона, золотили его брови, зажигая золотистые искры в его глазах. Блэр провела по его лицу кончиками пальцев, прикоснулась к кустистым бровям, пробежала подушечками по прямому носу, обвела скулы, добралась до ложбинки на подбородке.
— Тебе трудно поверить, что я люблю тебя, верно?
— Почему ты об этом спрашиваешь? — волнуясь, проговорила Блэр.
— Ты позволишь мне небольшой любительский сеанс психоанализа? — Блэр энергично кивнула. — Когда ты росла, тебя окружала стена непонимания. Твои родители не принимали тебя такой, какая ты есть, и ты отдалилась от них, отгородилась и стала еще более неприступной, чем была. Твоим родителям не удалось понять твоей одержимости танцами. Они хотели, чтобы ты была нормальной, такой, как все. И ты так и не смогла справиться с тем, что в юности тебя воспринимали критически. И даже теперь, добившись успеха, ты продолжаешь искать одобрения, понимания. Вот почему твои друзья так огорчили тебя во время вечеринки. Их мнение много для тебя значит.
У Блэр на глаза навернулись слезы. Как он смог так хорошо понять ее? Как Шон сумел произнести вслух все то, в чем она не могла признаться даже самой себе? Откуда он узнал, как она относится к себе и к своей жизни?
Не успев взвесить все «за» и «против» такой откровенности, Блэр услышала свой голос:
— Я никогда не была такой, как все. Я всегда выделялась. Мои родители, вместо того чтобы поощрить мои интересы, воспринимали мою увлеченность театром и танцами как блажь, юношескую дурь. Я была не похожа на своих правильных братьев и сестер. Ну что мне было делать, если я родилась такой?! Я уехала в Нью-Йорк с настроением «Ну я вам всем покажу». — Она гордо вскинула голову и горько рассмеялась. — Я до сих пор не дождалась их одобрения. Несмотря ни на что, я остаюсь для них белой вороной.
— Мне очень жаль, — сказал Шон. — Я знаю, как это тебя ранит. Мнение родителей имеет значение, но мнение остальных не должно волновать тебя, Блэр. Разве ты не понимаешь, что ты ищешь одобрения своих поступков, но на самом деле тебе необходимо, чтобы тебя приняли как личность! — Шон взял ее лицо в свои ладони и повернул к себе. — Ты человек, и неважно, будешь ли ты снова танцевать или нет. Твой талант — это божий дар, и если Он решил наградить тебя им, то какое тебе дело до того, что думают об это люди? Что они думают о тебе? Я люблю тебя, Блэр, но я знаю, что это тебя пугает. Ты окружила себя стеной, и я боюсь, что ты никогда не позволишь мне разрушить ее. Можешь ли ты разрешить мне любить тебя? Сможешь ли ты сама полюбить меня? Разрушишь ли ты сама эту стену, что все-таки стоит между нами?
Да. Это было возможно, только возможно, что она сможет полюбить его. Блэр представила себе жизнь без Шона, и эта перспектива показалась ей безотрадной и мрачной. Шон Гэрит наполнил ее дни светом, смехом, простой, безыскусной радостью жизни. И все-таки она боялась давать какие-либо обязательства. Слишком долго Блэр ждала любви. Мысль о том, чтобы принять его любовь, пугала ее, потому что однажды Шон мог разлюбить ее, и тогда она снова останется одна.
Но Шон сказал, что любит ее. Сможет ли она полюбить его? Блэр должна все обдумать, но только не сейчас, когда он так близко к ней… обнаженный, желанный, родной.
Блэр приложила палец к его губам, заглянула ему в глаза, словно пытаясь проникнуть в душу. И она дала ему единственное обещание, которое могла себе позволить: