Рассказать Фрэнки — тот ни за что не поверит, он уверен, что такого быть не может. Вот когда завтра придут и скажут: «Нет материала?» или: «На́ тебе материал!» — тут-то он и расскажет про Попугая, решено, как только кто-нибудь произнесет слово «материал», он будет тут как тут с этой историей. А не то старухи будут до конца своих дней отданы на произвол этого Попугая. Сам-то он, допустим, наверняка бы сходил на эту лекцию, так, для разнообразия. Но с какой стати они, эти старухи, должны делать то, что им неинтересно? Они ведь не в детском саду. Им уже больше ничего не нужно. Просто доживают свой век в ожидании фамильного склепа или чего там еще.
Вечером, как всегда по выходным, Петер пошел на дискотеку. Дым, ревущие динамики, смех, танцы, пиво. Как всегда. Петер вышел с девчонкой подышать свежим воздухом.
— Хорошо здесь, — сказал он.
— Только холодно. — Она прижалась к Петеру.
— Моя бабушка тоже уважает рок, особенно Элвиса.
— Слушай, Петер, ты что, вышел со мной, чтобы рассказать о своей бабуле?
Петер запустил руку ей под свитер.
— Мне надо рассказать тебе одну вещь, не поверишь. — Петер снова отстранился от девчонки, разговаривать он предпочитал со свободными руками, рассказ получался намного более красочным. — Представь себе, каждый день я ездил в дом престарелых, в общем, с моей бабушкой, которая…
— Какой же ты молодец, Great Петер, только мне здесь что-то слишком холодно. Чао.
Девчонка вернулась в клуб. Петер растерянно смотрел ей вслед. «Бестолковые бабы, — злился он, — слишком глупы для серьезного разговора, подавай им только какого-нибудь козла». Сунув руки в карманы брюк, он отправился домой, насвистывая громко и нарочито фальшиво.
В субботу мать разбудила Петера в семь, ему надо было вставать и везти бабушку в дом престарелых. Он ворчал, что еще ночь, однако знал, что матери лучше не перечить. В общем, бабушка была доставлена на место.
— Вот видишь, — говорила бабушка, — если бы я была в этом доме, ты мог бы еще поспать, а так я всем вам в тягость.
— Выбрось это из головы, ты теперь плохой человеческий материал. — И Петер снова громко засвистел, а бабушка стала тихонько подпевать. И оттого, что он так рано проснулся, ему вдруг стало очень весело.
Три старушки сидели на своей скамейке, он поприветствовал их как старых знакомых и подсел к ним.
— Ну, чем закончился вчерашний вечер? — спросил он дружелюбно. Вальцовщица Уши лукаво усмехнулась.
— Лично я заснула, — призналась она.
Глухая заговорила неожиданно громко:
— Фотографии вчера были такие красивые, в самом деле очень красивые, и краски чудесные, только я ничего не поняла — он так тихо говорил.
— Она кричит, будто мы все тут глухие. — Искусственная Челюсть виновато улыбнулась Петеру. — А мне не понравилось, эти высокие горы, от них кружится голова даже при взгляде на фотографии. Нет, это не для меня. Зато завтра прогулка на пароходе, вот это другое дело — выбраться на природу, лишний раз полюбоваться на солнце. — И она засмеялась всеми своими зубами.
Прогулка на пароходе. Петер поежился — сиди себе смирненько и покачивайся мимо берегов. Идти под парусом — вот это по нему, потягаться с ветром, даже если искупаешься разок, ничего страшного, а пароход — это не его стихия.
Уши рассказывала о путешествиях на пароходе, когда-то совершенных ею со своим семейством, давно, в лучшие времена. «Вот дает, — думал Петер, — нечего сказать, лучшие времена, как же, знаем: безработица, голод, десять марок в неделю — вот они, их золотые денечки, зато сейчас они окружены заботой, даже карманные деньги еще получают, им и беспокоиться-то не о чем, а все равно ворчат». Тут еще другая начала, Искусственная Челюсть, про то, как ее муж был моряк, ну, об этом уже как-то было, что качка ей всегда была особенно приятна — тебя покачивает, а ты засыпаешь.
— Вы всегда рассказываете одно и то же, фрау Войтович. — Уши неодобрительно покачала головой.
— Ваши истории мы тоже выучили наизусть, — буркнула Искусственная Челюсть, потом показала зубы и улыбнулась Петеру. — Тебе вот с нами не скучно. Мне бы такого внимательного внука, а то мой никогда не приходит, ему нужно все время плавать, каждый день, говорит моя дочь, и сама приходит так же редко.
— Сестра Рени! — окликнула внезапно глухая.
В нескольких метрах, у лестницы, остановилась сестра.
— Да?
— Вы ведь как-то собирались зайти, вы, конечно, помните, мои ноги, вы тогда хотели…
— Да-да, попозже, мне сейчас нужно к фрау Шмит, а потом я зайду.
— Что? Что вы сказали?