Мама брала работу на дом, фартуки стегала, а куда деваться? Так и таскала свой товар на гору да с горы. Ты представляешь, другие в шахте зарабатывали иной раз до 2000 марок, а папа получал вначале 380. Не могу сказать, что у нас были особенные запросы. Господи, радовались каждой мелочи. Знаешь, папа, он очень добрый. Когда он выходил из себя, всякое ведь бывает то нам, моей сестре и мне, доставались пощечины носовым платком. Сестра на семь лет моложе меня. Никогда не испытывала желания заботиться еще и о ней. Ну, а папа, значит, сорвет на нас зло и успокоится, он ведь не хотел делать нам больно. Носовым платком, да-да. Но мы на всякий случай орали. А мама, она, как я, моментально заводится, ой, как она ругалась! Но потом все сразу же улаживалось. Я хочу сказать, мы с мамой, пожалуй, как двое взрослых, общались друг с другом, понимаешь? Мы с ней часто оставались одни и говорили обо всем. С моей Катрин то же самое, она тоже больше тянется к взрослым. Со сверстниками ей скучно. Она ведь практически выросла с моей сестрой.
Потом, школы в деревне не было, слишком мало ребятишек, мы ездили на школьном автобусе в город. И если уроки заканчивались раньше, мы останавливали водителей самосвалов. Здорово было, там в горах вообще прошло самое прекрасное время. Потом шахту закрыли и папу перевели в В. Ему приходилось долго ехать по лесу на мотоцикле. А снегу сколько было! Он прятал в одном месте лопату, потому что ему вечно приходилось разгребать снег. Потом и мы переехали к нему, начали строить кооператив в В. А мама переживала, господи, как же мы все это оплатим? А папа сказал: «Очень просто, в рассрочку». Так что у нас на первых порах была наглядная цель. Мама работала в три смены мотальщицей. Она всегда мечтала о собственной мотальной мастерской. «Ах, — говорила она, — всю ночь я опять работала, господи, как это прекрасно». Пока в конце концов не заболела.
Должна сказать, учителя в школе, как правило, меня любили. Я всегда высказывала свое мнение. И если учитель имеет голову на плечах, ему это нравится. Я имею в виду, что и другие ведь попадались, всегда же замечаешь, смыслит учитель кое-что или нет. Вот математичка, та не могла ответить на самое простое. «Не лезьте с вашими дурацкими вопросами, — вопила она, — не то я задам вам сейчас перцу!» Мы так смеялись! Я с удовольствием ходила в школу, ничего не могу сказать. Только в шестьдесят первом у меня прихватило печень, у нас это вообще семейное. Ой мамочки, тогда мне тяжело давалась учеба. Но наш классный руководитель, он был на высоте. В школе я вечно восторгалась нашим поселком в Э. И когда наш учитель получил машину, он заехал за мной и мы вместе поехали с ним туда, наверх. Хотя я уже давно закончила школу, мы всегда встречаемся с ним, если я бываю там.
А потом я научилась ткать. После восьмого я ушла, знаешь, у нас так повелось из-за текстильной промышленности. Я хотела закончить десять классов и потом работать служащей в бюро, но они сказали, что я зря надеюсь, учебное место я все равно не получу. Вот, потом я два года училась в профессиональной школе, предприятие было полугосударственное, знаешь, там работали в основном пожилые люди, они всегда так радуются, когда к ним молодежь приходит. Действительно здорово было, такое разнообразие, работа и учеба, в самом деле. А потом у меня появился друг, ты представляешь, в мои-то пятнадцать-шестнадцать. Я с ним на танцах познакомилась. Мать была умнее меня, она сразу заявила: «Кристль, скажу тебе только одно: красота проходит, а глупость остается навсегда с тобою». Ну да, мы ведь все знаем лучше. Через год мы обручились, а пожениться мы не могли, мне еще не было восемнадцати. Потом его забрали в армию, там он совсем разучился думать, ой мамочки. С того самого дня, как родилась Катрин, просто цирк начался. Его родители решили: теперь-то она от нас никуда не денется, раз у нее ребенок от Манфреда. А я, уж такая я была, везла на себе все ихнее хозяйство. Они жили в двух километрах от нас, в нашей же местности, только пониже; и когда я приходила в конце недели, у них все еще стояла грязная посуда со среды, ты представляешь? Я хочу сказать, ведь я не лентяйка, лишний раз не присяду, но они на мне просто ездили. Мать была чуточку истеричная и холодная, она могла бы спокойно по трупам ходить. Ее первый муж погиб в войну, от него у нее было две дочери, те для нее как будто и не существовали. Манфредль был от второго брака, он был ее любимчиком, его ограждали от всякой работы, а собственного мнения он вообще не имел. Хоть бы раз она сказала: «Я приду к вам в воскресенье», — господи, ведь всего-то было подняться на горку да спуститься с нее, как же, Кристль всегда должна была таскаться к ним с внучкой, чтобы они могли взглянуть на нее.