— Мария, — сказала бабушка, — отдай девочку мне! Ты ее избалуешь.
— Нет. У тебя ведь больше нет никого.
— Так и у нее никого нет. Сколько ты с ней бываешь? Два часа по воскресеньям. Ну, иной раз все выходные. Вот кончатся каникулы, и вы не увидитесь до самого рождества.
В дождливое время года детей приносили матерям в приемную. Вдоль стен стояли стулья. Там, держа детей на руках или на коленях, сидели матери в белых халатах, иногда чей-нибудь отец. Ребятишки постарше семенили по комнате. Было шумно и тесно.
Кандида не любила эту комнату из-за духоты и гомона голосов. Здесь мать казалась ей чужой. С матерью были связаны ветер и солнце, запах сена и звуки, которых девочка не слышала в этом доме.
Кандида была занята собой: пыталась стать на ноги, цеплялась за все, за что могла ухватиться, чтобы подняться.
Мария следила за ней, но, когда дочь падала на пол, она не подбегала, чтобы поднять. Если девочка плакала, мать ее не утешала. Падения неизбежны, когда учатся ходить.
Кандида плакала недолго. А вскоре и вовсе перестала. Упав, поднималась снова. Мать не хвалила ее. Она улыбалась, но Кандида не видела этого.
На рождество они поехали в туманно-серый город, где жила бабушка.
Мария была поражена: комната оклеена новыми обоями, рядом с ее кроватью стоит свежеокрашенная детская кроватка, принесенная с чердака. Здесь же рядом манеж, лошадь-качалка, ванночка, горшочек.
— К чему столько хлопот! — сухо обронила она, решив ни за что не оставлять здесь дочь.
Кандида овладевала вещами. Каталась по ковру, стаскивала скатерти, взбиралась на стулья и кресла, била посуду. Оставшись на миг без присмотра, опрокинула рождественскую елку. Ее отругали. Она не плакала.
Бабушка сетовала:
— Откуда ребенку знать, что ваза бьется, что скатерть соскальзывает со стола, что печная дверца и пламя свечи обжигают.
Кандида кричала, когда надо было садиться на горшок, падала вместе с ним, неподвижно лежала на полу или плакала. Женщины растерянно стояли рядом. Бабушка привязала ее пеленкой за ножку стола. Теперь девочка уже не падала, но кричала до изнеможения. А горшок был пуст по-прежнему.
— Зачем ее мучить, — сказала Мария. — Через неделю все равно снова будет в Доме ребенка.
Бабушка промолчала.
Когда после праздников Мария зашла в магазин, где работала мать, одна из продавщиц сообщила:
— Твоя мать сейчас из кожи вон лезет, чтобы получить место в яслях.
«Это мой ребенок», — подумала Мария.
Бабушка проводила дочь и внучку на поезд.
— Посмотри, как многого ей недостает, — сказала она Марии.
Когда Марии было пять лет, однажды с этого вокзала уходил поезд. В памяти сохранилась такая картина: море цветов и знамен, блеск латуни на солнце и людская толчея. Голова отца странно стиснута среди множества других голов. На нем, как и на всех других, уезжающих на этом поезде, военная форма. Марии не нравится ткань, она колется, когда прижмешься лицом. Рука отца свесилась из окна купе, мать держится за руку и бежит рядом с поездом. Она смеется. Трубы играют: «Должен я, должен я уехать в городок…»
На матери белое шерстяное пальто. Мария бежит рядом. Все люди бегут. Потом им пришлось отстать. Мать плачет. А музыка звенит и выводит трели: «Помаши, помаши мне, милая, рукой…»
Больше Мария не видела отца, сколько ни ждала. Все свои детские годы она была в обиде на мать, позволившую отцу уехать!
У взрослых год короткий, а у детей — бесконечный.
Кандида стала уверенно держаться на ногах и потому нуждалась в защите. Детский мирок был отгорожен дверями и решетками, и девочкой овладело неукротимое желание узнать, что находится за всеми этими дверями и решетками. Никакие запреты здесь не действовали.
Отец Кандиды попросил показать ему дочь.
И вот однажды воскресная прогулка привела к новой цели. Кандида везла свою коляску по длинному стальному мосту. Сквозь просветы перил девочка с удивлением смотрела на водную рябь и бросила вниз как раз то, что держала в руках. Она увидела, как кукла немного покачалась на воде, а потом скрылась под водой.
Девочка спокойно катила свою коляску вперед.
И лишь позднее, на обратном пути, остановилась на том же самом месте и посмотрела вниз.
— Ее нет? — спросила недоверчиво.
Мать кивнула.
И тогда Кандида заплакала.
На другой стороне моста их ожидал отец. Кандиде он сразу понравился, потому что носил ее на руках, кружил, играл в шумные и веселые игры. Ей разрешалось взбираться отцу на спину, ездить верхом, ерошить и трепать волосы и, сидя на плечах, запускать руки в бороду.