Кот недовольным тоном требовал: - дайте что-нибудь человеческое мне съесть, не мышей же мне тут ловить.
Тут Федор с негодованием возразил:
- Нормальные пролетарские коты всю жизнь на мышей охотятся и пользу тем и народу и себе приносят. Только разные нэпмановские коты, предатели трудового котовства пренебрегают ловлей мышей, чем наносят вред всему колхозному строю. Ишь, ты! Человеческой еды ему подавай! Совсем коты обнаглели, скоро вообще на голову всем сядут! Шиш, тебе! Обойдешься мышами. Совсем дела у нас теперь плохи. Я вас тут разбаловал дальше некуда. Обнаглели полностью и бесповоротно. Но ничего. Поживешь месяц, другой в чулане, поймешь, что мышь это великое благо. И вообще. Много чего поймешь. А ты, пес! Ты тоже пищи человеческой взалкал? Отвечай мне. Может тебе, ваше сиятельство, господин граф, мне начать прислуживать за столом.
Шановный поднялся на все четыре лапы и обратился к Федору:
- Слушай, брат. Раз такое дело, давай по-хорошему распростимся. Мы господа природные, а не рабы. Так что мы уж пойдем своей дорогой, а ты живи дальше сам. Короче, не буду я тут тебе ситуацию расписывать, парень ты сам неглупый, должен все понимать. Не маленький давно уже. Предложение тут у меня такое. Выпускай кота, и давай попрощаемся. За помощь твою спасибо. Снаряжение возьмем с собой, надеюсь, ты в этом нам не откажешь. И пойдем дальше по миру бродить. Даст бог, не пропадем. А тебе с нами теперь, когда тебе стало о нас многое известно, после наших пьяных рассказов, будет сложно общаться. Ты ведь у нас до мозга костей революционер и большевик. Так что будем прощаться. Хоть и стал ты нам родным.
Из подвала следом за Шановным раздался голос Нэпмана:
- Наш друг Шановный правильно всё говорит. Посуди сам. Дядя Федор нам с тобой прощаться пришла пора. Дальше с нами ты точно пропадешь. Хотя, конечно, пропасть на твоей службе ты точно так же легко сможешь и без нас. Но с нами всё же тебе будет намного опаснее здесь жить. Хоть и кот с собакой мы, а все же классовые враги. И никуда ты от этого не денешься. Многое ты о нас сейчас знаешь. Никуда ты теперь от этого знания не уйдешь. Теперь ты все о нашем происхождении, о том кто мы и откуда, и каким образом стали людьми в зверском облике имеешь полное представление. Так что давай прощаться. Подумай сам. Повезешь нас сдавать в НКВД с рассказом о том, что вот, мол, звери из института секретного, они разговаривать умеют. Так мы будем молчать там, ни слова по-человечески не скажем. И тогда тебя же из органов, как сошедшего с ума от страха и алкоголизма выгонят взашей. И это в лучшем случае. Ты в том, что мы молчать будем в подвалах у чекистов, не сомневайся. Нас в институте уже пытались заставить заговорить пытками, да ничего у них, несмотря на все их старания не получилось. И в НКВД не получится. Так что, уж поверь мне на слово, тебя в лучшем случае в дурдом определят, как умалишенного. А вероятней всего от греха подальше сразу к стенке прислонят, для надежности и порядка. Так что думай головой.
Ты парень не глупый, да и не злой. Пойми, что лучше все же нам расстаться друзьями. Дай нам вещей в дорогу, и пойдем мы солнцем палимые и спрячемся в лесу. Есть где-то недалеко старое господское поместье, там и перезимуем, а дальше будет видно. Весело нам было с тобой Федор. Только время наше с тобой видно завершилось. Жалко, но ничего с этим теперь не поделаешь.
Федор сел на скамейку и несколько минут раздумывал. Потом горестно вздохнул и сказал:
- Наверно, вы правы. Мне тут с вами теперь будет жить крайне опасно. И так не знаю, как мне тут всё расхлебывать придется. Но как-нибудь расхлебаю. Да и везти вас сдавать в НКВД вас вроде бы и надо, а мне не хочется. Всё, таки вы мои друзья. Как бы то ни было. Так что действительно, отвезу-ка я вас в старинную господскую усадьбу. Там вам найду место, как рассказывал Печеный, там сохранились вполне пригодные для жилья помещенья. Я в усадьбе только что побывал. Там вы и поживете пока, а после будет видно. Я по возможности буду вас навещать. Я и так сегодня как раз собирался еще раз посетить старую господскую усадьбу, исследовать её на предмет наличия клада. Так что давайте собирайтесь и поедем на телеге в лес. Не будем зря время терять, раз такое дело.
После этих слов, Федор выпустил из подвала кота, а потом освободил и пса. Все вместе они дружно собрались в дорогу. Все приспособления, разработанные для четвероногих друзей Федором, были собраны и сложены в телегу. Так же Федор загрузил в телегу и весь остаток спиртного, который находился в сундуке. И они все отправились в лес. Через пару часов телега доехала к старому господскому поместью. Здесь был найден хорошо сохранившийся флигель, в котором видимо жила прислуга. Здесь и было решено устроить дом для кота и пса. Домик быстро привели в порядок, полы помыли, печку затопили. Федор нарубил для друзей дров и пообещал раз в неделю обязательно заезжать к коту и псу в гости и привозить для них гостинцев и помогать им по хозяйству.
Ближе к вечеру друзья сдержано попрощались. Все сегодняшние события произошли так быстро, что никто их не смог полностью оценить и теперь они втроем стояли в старой усадьбе и прятали друг от друга глаза. Федор вздохнул и сел в телегу и отправился домой в деревню, а кот и пес остались стоять на пороге флигеля и стояли там до тех самых пор, пока телега с дядей Фёдором совсем не пропала из глаз.
***
В кабинете руководителя губернского ОГПУ проходило совещание. Проводил его новый руководитель ОГПУ Ивар Питер, худощавый жилистый человек, примерно сорока пяти лет от роду, высокого роста, с совершенно седыми волосами, латышский стрелок, лично охранявший в своё время Ленина. Он только сегодня он прибыл из Москвы и сразу же собрал в своем кабинете руководителей всех подразделений. В самом начале своего выступления он сообщил о том, что бывший начальник губернского ОГПУ Шмеерслегер, и два его заместителя Белоконь и Завешвилли были им лично сегодня утром арестованы. А через несколько часов после этого арестанты были застрелены конвоем на полигоне за городом при попытке бегства.
Вся правда об их злодеяниях была сообщена в центр героем - ныне покойным почтальоном Печеным. Оказалось, что бывший начальник не только вступил со своими подчиненными в совсем неправильные личные отношения, но еще и был завербован белогвардейцами и польскими панами и вел подрывную работу против советской власти. Преступники так же вступили в тайные сношения с американскими империалистами и с прочими врагами советской власти. Они готовили покушения на товарища Сталина и на других руководителей советского правительства. Вот об этом всем, о подлом предательстве и поведал партии в своем письме товарищ Печеный. Враги подлые и гнусные не дали герою шанса лично разоблачить врагов советской власти и убили почтальона за день до приезда нового начальника губернского ОГПУ. Но уйти от ответственности за совершенные ими злодеяния и за предательство советской власти им всё равно не удалось. Москве всё стало известно, и были приняты все необходимые меры. Враг был раскрыт, заговор был сорван.
Всё это товарищ Питер рассказывал сухим трескучим голосом, так словно колол дрова. На столе перед ним лежала папка с грифом "Секретно". Это было личное дело оперуполномоченного Федора Коромыслова. Во время своего рассказа, он время от времени бросал на эту папочку заинтересованный взгляд. Потом Питер дал слово для выступления товарищу Вадиму. Это был новый почтальон из Варенцовки, но теперь его было совсем не узнать. Он стал словно выше ростом и много шире в плечах, он встал и начал свой рассказ:
- В ОГПУ СССР от члена ВКП (б), сотрудника ОГПУ по нашей области тов. Печеного Михаила Ивановича поступило заявление о том, что ему известно о террористических высказываниях Шмеерслегера Арнольда Баховича бывшего начальника ОГПУ по нашей губернии.
Нами было проведено расследование по этому заявлению. Свидетель ШАБУЛИН М.И. на допросе от 2-го июня с.г. показал:
- Его знакомая Портнова Ирина Васильевна сообщила, что она давно знала Завешвили и передавала о террористических настроениях и его и их начальника Шмеерслегера. Последний говорил Завешвили, что "теперь будет работать в ОГПУ и что ему легко будет пробраться и совершить убийство тов. СТАЛИНА". Так же и свидетельница Петрова Зоя Григорьевна показала на допросе, что бывший начальник губернского ОГПУ был озлоблен по отношению к советской власти и планировал террористический акт против товарища Сталина. О том же говорит и признание бывшего заместителя начальника нашего губернского ОГПУ Белоконя, в своем признании он в частности пишет: