Ан, нет! На горизонте показался одиноко бредущий по ледяной пустыне северный олень. Крупное животное с большими ветвистыми рогами, длинными ногами с острыми копытами и мощное тело, покрытое теплой грязновато-белой шерстью. Оленю не холодно в такой шубе даже в самый лютый мороз, но дело, конечно же, не в этом. По ледяной пустыне его заставляет бродить голод.
Олень то и дело останавливался и разрывал большими длинными копытами снег в поисках какой-нибудь растительности под снегом, но пока все было тщетно. Это побуждало оленя идти дальше. Наконец, он остановился и уже надолго. Ему удалось откопать в снегу небольшую полянку ягеля - полярного мха. Радостно фыркнув, он жадно принялся за еду.
Но не успел он ещё как следует насытиться, как вдруг что-то его встревожило. Олень поднял морду и пугливо осмотрелся, затаив дыхание. Некоторое время простоял совершенно неподвижно, а потом, видимо, решив, что ему показалось, вновь потянулся к с таким трудом добытому лакомству.
Пение спущенной тетивы заглушил снежный буран, и длинная тонкая стрела, выпущенная невидимым лучником, навылет пронзила грудь оленя. Громко всхрапнув и удивленно вытаращив покрытые красными прожилками глаза, животное медленно завалилось на правый бок и, несколько раз судорожно дернув ногами, затихло.
Раздался восторженный крик невидимого стрелка и один из сугробов белого снега зашевелился. И из него вылез прятавшийся там охотник. Он был весь белом - вся его одежда была сшита из меха белого медведя, даже большая мохнатая ушастая шапка. На ногах - меховые унты из того же меха, на руках - рукавицы. За плечами у него висел колчан со стрелами, в руках он держал лук.
Охотнику было от чего радоваться. Во-первых, ему пришлось довольно долго сидеть в сугробе, почти не дыша, чтобы не спугнуть оленя. А это - непростое испытание даже для опытного охотника. А, во-вторых, выстрел был отменный - прямо в сердце - такой даже у него получался не всегда!
Охотник достал из сугроба спрятанные там сани, взвалил на них тушу, одел спрятанные лыжи - без них в этой ледяной пустыне далеко не уйдешь - снег очень глубокий! - и повез свой трофей домой.
"Ну, все, - удовлетворенно подумал охотник, - на неделю еда есть. Голодать уж точно не будем". И, определив направление по звездам, отправился строго на юг, где в пяти милях отсюда начинался хвойный перелесок.
У северной оконечности Целестии, в лесотундре крайнего Севера было холодно, всегда холодно. Пронзительный ветер продувал насквозь, до костей. Почти все время здесь лежал снег, стоял лютый мороз. Выжить здесь можно было только при крайнем напряжении сил и только охотой и рыболовством.
Фей в этом суровом краю не было, да и не могло быть.
"Куда уж-ж-ж-ж таким неж-ж-ж-ж-женкам с-с-с-с-сюда, да-ссс... Нет-ссс, это месс-с-с-с-с-то для нас-с-с-с-с-тоящ-щ-щ-щ-щих муж-ж-ж-ж-жчин, для нас-с-с-с-с-тоящ-щ-щ-щ-щих ох-х-х-х-хотников, для нас-с-с-с-с-тоящих воинов, да-ссс" - с удовольствием подумал Азаил, потирая передние лапки, словно большая жирная муха и радуясь тому, что именно ему пришла в свое время идея "с-с-с-с-слинять" именно сюда. - "Это тебе не С-с-с-с-скалис-с-с-с-с-тые горы, с-с-с-с-с-юда уж точно феи не с-с-с-с-с-сунуться - с-с-с-с-с-с-ебе дорож-ж-ж-ж-ж-е...".
Перед избушкой-землянкой, укромно замаскированной от постороннего взгляда еловыми лапами, посреди мохнатых, покрытых белыми шапками снега карликовых елей, остановился лыжник - высокий стройный юноша, в меховой одежде из шкуры полярного медведя. Непокорные локоны светлых волос выбивались из-под его ушастой меховой шапки. На его спине висел лук и колчан со стрелами, в руках он держал веревку, за которую тянул сани. А на санях - туша убитого оленя - стрела до сих пор находилась в ране. Охотник специально её оставил там, чтобы показать "дяде Азаилу", в предвкушении того, как тот похвалит его за меткий выстрел, и не ошибся.
Вдвоем, охотник и Азаил, разделали тушу оленя. Часть положили в холодный погреб - при такой температуре оно будет храниться хоть месяц и не испортится! - а часть стали готовить в пищу. Охотник набрал полный чан снега и поставил его на огонь, который зажег нехитрым заклинанием, снег стал таять, скоро можно будет положить варить мясо.
- Ну, что ты, с-с-с-с-с-сынок, ну что ты, да-сссс!!! Опять з-з-з-з-з-заклинания! Опять-ссс!!! Чему я тебя учил, а? Где кремень, где кре-с-с-с-сало?!
- Дядя Азаил, ну что ты? Ведь так же проще и огонь жарче... Ты же знаешь, что я умею и так добывать огонь, но сейчас нет необходимости в этом!
- Нет ес-с-с-с-ть, нет ес-с-с-сть, е-сссссть!!! Да-ссс, е-с-с-с-сть!!!! Ты долж-ж-ж-ж-ен быть не только магом, да-ссс, но и воином, да-ссс!!! Не не-ж-ж-ж-ж-енкой, а охотником, да-ссс!!!! Как дикие з-з-з-з-з-звери С-с-с-с-евера, нас-с-с-с-стоящ-щ-щ-щ-щим му-ж-ж-ж-ж-ж-иком, да-сссс!!!
- Но почему, дядя Азаил?
- Да потому-ссс, что твоя покойная мать вз-з-з-з-зяла с-с-с-с-с-с меня-сссс с-с-с-с-слово-ссс перед с-с-с-с-смертью, да-ссс!!!
Юноша, только было собравшийся спорить с паукообразным чудовищем, которое расположилось за нетесаным деревянным столом и под шумок жадно пожирало ещё теплую кровавую оленину, громко чавкая и пуская слюни, тут же остыл. Имя матери, которую однажды показал ему в видении Азаил, было для юноши священным. Он тут же замолчал и смирился, даже наоборот, тихо, почти на цыпочках, подошел к столу, сел и мечтательно подперев подбородок сильными мускулистыми руками, сказал:
- Дядь Азаил, ну пожалуйста, расскажи мне ещё о моей маме... А лучше, и об отце тоже, ведь ты никогда, НИКОГДА о нем не рассказывал мне!
- Отца твоего - не з-з-з-з-знаю-ссс, он умер, з-з-з-з-з-знаю-ссс только, давно-ссс... - отмахнулся Азаил, продолжая чавкать и истекать слюнями.
- А как он умер? В бою, да? С мечом в руке или с луком? Как Роланд, который погиб от своего же меча... Правда?
- Да-ссс... твоего отца... отравили-ссс, как Роланда, да-ссс... Одна белобрыс-с-с-с-сая его отравила... Да-ссс, обманщица-ссс, белобрыс-с-с-с-с-ая летунья-ссс...
- А каким он был, какие у него были доспехи, оружие, дядя, умоляю, расскажи!
- Ладно-ссс, слуш-ш-ш-ш-ай - сказал Азаил, сыто отваливаясь от стола - он всегда ел только сырое кровавое мясо, варил мясо юноша для себя. - У него были-ссс блес-с-с-с-с-с-тящие з-з-з-з-золотые доспехи-ссс, з-з-з-з-з-олотой ш-ш-ш-ш-ш-лем со с-с-с-с-с-плош-ш-ш-ш-шной масс-с-с-с-с-кой-ссс с алым плюма-ж-ж-ем, пурпур-р-р-р-рный плащ и два огненных меча. Он мог летать без-с-с-с-с крыльев-ссс и убивал направо и налево с-с-с-с-с-своих врагов... Да-ссс. А потом его з-з-з-з-з-заманили в ловуш-ш-ш-шку белобрыссс-с-с-с-сые и отравили... Да-ссс...с-с-с-с-с-ынок...
Юноша стиснул зубы и мощные руки его сжались в кулаки. Он ударил со всей силы о стол и тот, жалобно скрипнув, треснул. Ярко-голубые глаза юноши сверкнули от гнева:
- Придет день, дядя, и я отомщу им за все - и за мать, и за отца, и за весь твой народ, Азаил - они за все поплатятся, за все!
- Да-ссс, с-с-с-с-с-ынок, да-ссс, за все-ссс, за все-ссс, хе-хе...
А ночью, лежа на печке, юноша спал и видел сон. Он видел воина в блестящих доспехах, с маской на лице и свою мать - круглое лицо, копна золотистых как солнечные лучи волос, большие глазницы без глаз, из которых струились потоки солнечного света. Он смотрел на них и думал о том, как бы ему хотелось снять эту маску и хоть раз в жизни увидеть подлинное лицо его отца, снять маску и с матери... Он тянул к ним руки, чтобы сделать это, но никак не мог до них дотянуться, потому что их фигуры удалялись от него все дальше и дальше, пока не исчезли совсем. И тогда юноша закричал...