Алеша открутил подряд десять капсюлей. Рубашка мокрая от пота, в глазах вопрос.
Сели на пеньки передохнуть.
– Боюсь, занятие наше последнее, – сказал Сазонкин.
– Не гожусь? Из десяти единожды дрогнул.
– Одного раза довольно.
Сазонкин свернул цигарку, закурил.
– Твое дело – ставить мины. Разминировать нашу землю будем, когда немцы побегут в Берлин.
Лоб у Алеши напрягся, глазами в глаза.
– Вы прямо скажите: гожусь?
– Алешка! Алешка! – Сазонкин вдруг засмеялся, пустил облако дыма. – Ты годишься девок целовать, а мы тебе вон каких невест подобрали.
Дотронулся рукой до мины, нагнуться не поленился.
– Экзамен немцы будут принимать. С Богом, солдат!
Алеша поднялся, постоял.
– Спасибо за учебу.
– С Богом, говорю.
– Вы верующий?
Сазонкин улыбнулся:
– Я – человек русский. Все русские – православные.
Алеша глядел поверх сосен. В облаках синие прорехи. Октябрьские.
– Православные… Слово хорошее.
– Лучше не бывает, – сказал Сазонкин; смотрел он очень хорошо.
– Я пойду… До свидания.
Шел не оглядываясь. Чуть ли не украдкой на ладони взглядывал. Десять обезвреженных мин – десять спасенных жизней. А десять поставленных, замаскированных мин?
По кустарнику продрался к свету. Поле. Показалось что-то не так. И обмер: поле шевелилось. Поле, широкое, просторное… текло.
– Мыши!
Мыши уходили. Не мог сообразить – от войны или наоборот. А наоборот, значит, шли на войну.
Все-таки нехорошо это – столько мышей видеть. Даже не во сне, наяву.
Орел
В истребительный батальон записали двести пятьдесят человек. Большинство бойцов – рабочие Людиновского локомобильного и Сукремльского чугунолитейного заводов. Оружия – два пистолета: у оперуполномоченного НКВД командира Золотухина и у секретаря райкома Суровцева.
Из двухсот пятидесяти отобрали сорок – в партизаны.
Фронт по Десне, по Болве совсем близко, но держится. В эти считаные дни советской жизни Золотухин подготовлял к тайной войне старых и малых, закладывал схроны продовольствия.
– Соображай, Василий Иванович, соображай! – приказывал себе начальник партизанского отряда. Ошибиться в одном человеке – всю организацию на виселицу отправить. Просматривал списки сексотов. Стукачи – племя подлое. Первыми побегут в гестапо.
Поставил на схроны двух рабочих. Александр Николаевич Трунов партиец, но выдвиженцев и говорунов на дух не терпит. Работает хорошо, семья у него хорошая, спокойный, знающий себе цену человек.
Для Герасима Семеновича Зайцева Людиновские леса – дом родной. Опять-таки семьянин, а вот биография с пятном. В Первую мировую был в плену. Два года работал на хозяина Фрица. По-немецки умеет. Трудиться научен аккуратно, совестливо.
Трунов и с виду – рабочий человек.
Зайцев носит рабочую кепку с широким козырьком, усы у него, как у заводского питерца, но в лице, в глубоко посаженных глазах крестьянская хитреца. В деревне, в Думлово, у него свой дом. С женой живут в любви, дочку растят, Лизоньку.
Тайники Трунов и Зайцев закладывали за рекой Птиченкой. Леса истинно Брынские.
Доставляли провизию к схронам со всею секретностью. Землю копали не ленясь, маскировали так, чтоб и опытный глаз не увидел перелопаченного дерна. Таиться было от кого. Свои – невелика опасность. Деревню стороной можно обойти, затемно. Но по лесам бродили дезертиры, красноармейцы разбитых частей, немецкие разведчики, немецкие диверсанты из наших солдат, завербованных в концлагерях, покупающих предательством жизнь, а глядишь, и будущие поместья.
Мужичков Золотухин нашел стоящих: ни единого схрона не было разграблено. О своих сорока героях тоже позаботился.
Через Суровцева договорился со штабом дивизии подготовить партизанский отряд к боевым действиям. Под пулями над головой смелые тоже ищут скорейшего спасения, а скорейшее в бою – смерть.
Командование 218-й стрелковой дивизии, державшей оборону по Десне, выдвинуло партизанский отряд людиновских рабочих на передовую. Быть частицей дивизии – лучшее лекарство от смертельного страха. А тут еще винтовки дали, пострелять разрешили. По немцам! Праздничным получился день крещения огнем.
Вечером заместителя начальника партизанской разведки Короткова вызвали в штаб. Вернулся с боевым заданием: переправиться через Десну, добыть сведения о немецких тылах, есть ли у немцев резервы для наступления.
Первое дело, и сразу такое суровое: ошибешься – поставишь под удар целую дивизию.
По тылам врага ходить смелого сердца мало, тут нужны дар терпения и счастья. Добудешь «языка», обманешь караулы, а «языку» этому сказать нечего.