Даже в лучшие времена Рим был многолюден и зловонен, и Катон мог лишь представить себе, насколько хуже станет в городе сейчас, учитывая приток зрителей и погоду. Дождя не было уже много дней. Практически всю дорогу по морю им пришлось жариться на солнце, и теперь это продолжилось на суше. Над дорогой в столицу клубились облака мелкой светлой пыли, мгновенно покрывавшей любую поверхность и раздражавшей глаза и глотки путешествующих. Но даже изнуряющая жара и пыль не могли лишить всех идущих по мощеной дороге воодушевления. Дав указания поверенному в Остии, чтобы их багаж доставили в дом префекта, Катон и Макрон шли пешком. Долгие годы походных маршей в доспехе и со снаряжением закалили их, поэтому они с легкостью обгоняли гражданских, которые с трудом топали по дороге.
Через некоторое время они остановились на обочине запруженной людьми и повозками дороги и сели на скамью в тени сосен. Там уже отдыхал опцион преторианской гвардии, возвращающийся из отпуска.
— С Британии, а? — спросил гвардеец. — Трудная там служба.
— Слабо сказано, — с чувством ответил Макрон, потирая припухший светлый рубец на ноге выше колена, после ранения стрелой в последней кампании. Зажившая рана все еще время от времени чесалась, и ее слегка жгло. Заметив это, гвардеец махнул рукой.
— Там заработал?
— Какой-то паршивец из охотничьего лука залепил. Чуть выше — и прикончил бы. Не самый славный конец для центуриона после двадцати с хвостом лет службы, скажу я тебе.
Макрон усмехнулся.
— В конце концов, мало кому из нас удается уйти в мир теней в блеске славы. Десять к одному, что случается какая-нибудь глупая травма или болезнь, гонорея, например, и все. И возможностей к этому хоть отбавляй. Будь у меня выбор, я бы гонорею предпочел.
— Правильное решение, — со смехом ответил гвардеец и протянул руку. — Гай Ганник, командир.
Макрон представился сам и представил Катона, а затем прополоскал рот водой и сплюнул в сторону.
— Конечно, вам-то, лентяям-преторианцам, гонорея — самая большая опасность для жизни и тела. Поверь мне, из личного опыта говорю.
Ганник приподнял брови.
— Служил в гвардии?
Макрон почувствовал, как Катон напрягся. Пару лет назад они оба служили в гвардии, когда участвовали в тайной операции. Из тех, какие лучше всего забыть сразу же, как дело сделано. И Макрон решил замаскировать свою оплошность бахвальством.
— Да ладно тебе! По всей Империи легионеры знают, какая непыльная у вас служба. Шататься по Риму в белых тогах и туниках, лучшие места на играх, первые в очереди на любой раздаче серебра, когда император решит вознаградить армию. Ведь я прав?
Ганник счел за лучшее кивнуть.
— Самое большее, куда вас посылают, так это тихо избавить империю от тех, кто перешел дорогу императору, его жене или даже этим его вольноотпущенникам.
— Вот уж точно, командир, — мрачно ответил Ганник. — Скажу я тебе, в последние месяцы такого хватало.
— А? — переспросил Катон, наклонившись в его сторону. — Что же тут происходило?
— Все эти его два грека-вольноотпущенника, Паллас и Нарцисс. Сколько себя помню, грызутся за то, кто главнее будет. Но раньше это происходило без особого кровопролития. А сейчас император стареет, и возникает вопрос, кто будет следующим. Паллас хочет посадить на трон Нерона, своего воспитанника, а Нарцисс надеется на молодого Британика. Они оба понимают, что Клавдий долго не протянет. Особенно если в этом жена его посодействует, Агриппина.
Гвардеец оглянулся по сторонам и заговорил тише:
— Лоза нашептала, что у нее и Палласа все на мази. Как ни крути, она хочет использовать его влияние, а он хочет остаться единственным из советников Клавдия при власти, когда Нерона оденут в пурпурную тогу, что, скорее всего, и случится. Но я вам этого не говорил.
— Понимаю, — ответил Катон. — Значит, дело к развязке?
— Верно. Нарцисс использовал своих агентов, чтобы пришить сторонников соперника, а еще сенаторов, близких к Агриппине. А она и Паллас давят на старика, чтобы тот выбрал наследником Нерона, а не Британика, и стараются избавиться от сторонников Британика, чем больше, тем лучше.