– Двое – контролируете центральную лестницу. Чуть выждете – и вперёд, зайдя на этаж, расходитесь в стороны навстречу парам. Далее – в том же порядке.
– Понятно, командир!
– Я страхую здесь. Вперёд!
Бойцы легко взбежали на третий этаж и затихли. А я заглянул в приоткрытую дверь и … обомлел!
Огромный белый зал со стрельчатыми окнами от пола до потолка! Одна из стен полностью зеркальная и кажется, залу нет конца! Витиеватые золочёные люстры, ровным рядом спускающиеся с высокого потолка. Роскошные застеклённые филёнчатые двери с полукруглым верхом распахнуты и ведут на веранду с каменной балюстрадой, нависающей над мостовой на высоте не менее 5 метров. Колышутся гигантские когда-то белоснежные занавеси и чудом сохранившиеся золочёные шторы. А в центре зала – я потряс головой и потёр глаза кулаками – в центре зала стоял белый рояль.
Белый роскошный РОЯЛЬ!!!
С откинутой крышкой. Настоящий «Стейнвей и сыновья» (Steinway & Sons). Нет, не белый, а скорее цвета слоновой кости. В зале было несколько вычурных кресел и стульев, один из которых я подтянул к роялю. Осторожно провёл пальцами по клавишам – пыль. Протёр клавиатуру ладонью, на что инструмент отозвался чистым нерасстроенным звуком. Опустился на стул, мысленно откинув фалды концертного фрака назад. И в моём исполнении в центре Вены зазвучал вальс «Сказки Венского леса» из любимого довоенного фильма. Руки вспоминали забытые движения, были грубы, но не фальшивили. Всё быстрее и увереннее. Как в кино!
Наверху раздалась автоматная очередь, за ней ещё несколько, затем грохот падающей мебели. Лопнуло разбитое стекло и на веранду посыпались крупные осколки. Грохнул взрыв – похоже граната – пол вздрогнул, осыпалась штукатурка с потолка и всё стихло.
А я играл и не мог оторваться от королевского инструмента.
– Командир, ты как? – в дверь заглянул Комаров.
– Нормально. Как там?
– Всё, добили гадов!
– Всех?
– Всех, Георгич! Что дальше?
– Идите, покурите на улице. Но без пива. Я скоро.
Николай ушёл. За ним с шумным обсуждением завершившегося боя прогрохотали остальные бойцы моего отделения. Все живы. Я встал и прикрыл тяжёлые двери. И снова уплывал на волнах «прекрасного голубого Дуная» в царство венских вальсов. И вновь маэстро Иоганн Штраус дирижировал моей неумелой игрой, подмигивая мне и смешно топорщя свои усы. Я играл и музыка не кончалась.
– Командир, обедать пора! Айда назад до кухни! – донеслось с улицы.
– Да скоро я, скоро.
И снова незабвенные Шанни и Польди Штраус из довоенного чёрно-белого фильма кружились в вальсе и улыбались друг другу. Тарам-тарам-тарам-пам-пам! И раз-два-три-раз-два-три!
– Шеф, кончай лабать, от твоей музыки только есть сильней охота! – дверь в музыкальный салон распахнулась и на пороге возникла довольная рожа Пашки Ерёмина, ещё одного моего «штурмовика».
– Да иди уж, пива что ли попей!
– А где взять то?
– У Комарова спроси. Пошёл! – я вытолкал недовольного бойца в коридор, плотно притворил двери и заблокировал обе створки своим автоматом ППС-43. Надёжно, как шваброй.
Пальцы сами собой летали по клавишам и радовались извлекаемым звукам. Играл я с удовольствием, но недолго. В дверь опять забухали. Похоже, били ногами, да как злобно били. Дверные створки зримо пытались вломиться в мой музыкальный мир. Ну, это уже наглость – так командира парафинить. Оставив заветный инструмент, выдернул автомат из золочёных скоб дверных ручек и распахнул двери, готовясь облаять обнаглевшего бойца.
Ё-МОЁ!!! За дверью стоял и сверлил меня злобным взглядом здоровенный эсэсовец – я сам не маленький – почти метр девяносто – но он был просто чудовищный! Выше меня и шире. Лицо кровью залито. Глаза бешеные, вращаются, как у собаки из сказки «Огниво» Ганса Кристиана Андерсена! Рукав кителя оторван. Немец вскинул автомат и от брюха дал короткую очередь в упор. Вот гад! По левой ноге как будто ломом наотмашь ударили. Ужас как больно. Так ты мне, морда фашистская, весь праздник имени Иоганна Штрауса испортил! Вот и повальсировали! В горячке и на инстинктах я с размаху врезал ему куда ни попадя изо всех уходящих сил здоровой ногой. Куда ни попадя получилось очень даже куда! Фриц охнул, резко согнулся, выронил свой «Шмайсер» и машинально прижал обе руки к причинному месту, куда оказывается я ему зарядил. И на автомате, как учила уличная горьковская шпана, снова повторил ему с той же правой ноги. Теперь фашисту прилетело уже в голову, так как от первого удара он согнулся пополам и уже, похоже, не скоро разогнётся. В левой ноге у меня что-то щёлкнуло, дикая боль погасило моё сознание и я повалился на эсэсовца, машинально пытаясь заломить ему руки за спину…