– Значит, у тебя впереди целая ночь? Боюсь, я не смогу помочь тебе в этом деле, так как не верю в романтическую любовь.
– Я тоже не верила до сих пор. Но теперь я не сомневаюсь, что она существует, и это пугает меня. Боюсь, для меня теперь нет пути назад, после того как я познала ее.
– Вероятно, отец тоже так рассуждал много лет назад. В связи с этим я подумал, чью постель наша мать посещает чаще в настоящее время?
– Не будь вульгарным, Генри, – резко сказала Элинор. – Ты знаешь, я не хочу ничего слышать об этом.
– Но тебе следует помнить такие вещи. Я видел это своими собственными глазами, Элинор. И отец тоже все знает. Представляешь, как он страдал? Как она унижала его. Ты не боишься оказаться в таком же положении?
– В моем случае все не так, – сказала Элинор, ударив кулаком по пуфику. – Фредерик не такой, как наша мать. Он действительно любит меня, Генри.
– Ты уверена в этом? Уверена, что выдержишь, когда впечатление новизны в браке со временем сотрется?
Она кивнула:
– Да, уверена.
– Тогда мне нечего больше сказать тебе, Элинор. Полагаю, ты все-таки выйдешь замуж по любви, хотя, кажется, собиралась устроить свой брак по разумному расчету. – Генри встал, подошел к сестре и нежно похлопал ее по плечу. – Могу только пожелать тебе удачи.
Фредерик улыбнулся, когда Мария крепко обняла его за талию. Он наклонился и поцеловал ее в темечко, довольный тем, что ее душевное здоровье полностью восстановилось. Он надеялся только, что когда Экфорд приползет к ней и попытается подхалимством вернуть ее расположение, у нее хватит мужества прогнать его.
– Спасибо, Фредди, – сказала Мария, отходя от него. На щеке ее оставила след одинокая слезинка. – Спасибо за то, что нашел его и заставил сделать все по справедливости в отношении меня и девочек. За то, что сохранил жизнь этому никчемному увальню, – добавила она с горькой улыбкой. – Не знаю, что бы я делала без тебя.
– Обещай, что будешь беречь себя.
– Только если ты пообещаешь беречь себя тоже. – Она протянула руку к своей шляпке. – Ты же знаешь, я беспокоюсь о тебе. Ты вернешься в Лондон? К своему привычному образу жизни?
Фредерик пожал плечами.
– Возможно, я поеду в Ирландию. – По правде говоря, он уже купил билет до Дублина на всякий случай. Если его отношения с Элинор не наладятся и не останется никакой надежды, он рассчитывал провести некоторое время в Эбби – самом красивом месте на земле, расположенном между озером и горами.
– Ты будешь писать мне? – спросила Мария, завязывая под подбородком ленты шляпы.
– Каждую неделю, как всегда. – Фредерик наблюдал, как две его маленькие племянницы выскочили на тротуар и побежали к карете; ленты их шляпок развевались на ветру позади них, когда они повернулись и помахали на прощание рукой.
– До свидания, дядя Фредерик, – дружно прошепелявили девочки.
– До свидания, малышки, – с улыбкой отозвался он, прислонившись к дверному косяку. – Счастливого пути.
Кэтрин тоже поспешила к выходу, натягивая перчатки; ее муж медленно тронулся вслед за ней.
– Маркус, дорогой, карета ждет, – бросила она через плечо. – О, Фредди, дорогой. – Она повернулась, обняла брата, привстав на цыпочки, и поцеловала в щеку, источая знакомый аромат розовой воды. – Ты хороший человек, Фредди, – прошептала она ему на ухо, и на ее светло-карих глазах блеснули слезы. – Очень хороший. Я всегда знала это.
Он любил ее, черт побери; она была для него как мать. Хорошо, что он вовремя приехал в Эссекс и повидал всех их.
– Ты напишешь? – спросила она.
– Конечно, – ответил он, кивнув. – А теперь иди. Проследи, чтобы Мария хорошо устроилась. Если потребуется моя помощь, сообщи мне.
– Хорошо, ухожу. – Она чмокнула его на прощание и быстро спустилась по ступенькам крыльца к ожидающей карете.
– Трогай, – скомандовал Маркус, и карета двинулась вперед по дороге. Фредерик наблюдал за ней, пока не стих стук копыт и карета не скрылась из виду. После этого он вернулся в дом.
Как он и опасался, в холле его поджидал отец.
– Они уехали?
– Да. Извини. – Фредерик отвесил короткий поклон и направился к лестнице.
– Фредерик, я… если ты не возражаешь, я хотел бы поговорить с тобой, – обратился к нему отец; его голос был странно напряженным.
Фредерик остановился, ухватившись рукой за резную балясину лестницы. Он вздохнул, опустив голову на грудь. Ему не хотелось сейчас никаких сцен с отцом. Он намеревался спокойно уйти и побыть в одиночестве в своем коттедже.
– Пожалуйста, сын, – добавил отец.
– Я собирался провести вечер в коттедже.
– Твоя мать очень любила этот маленький домик. Неудивительно, что тебя тоже тянет туда.
Фредерик отступил назад, решив, что, наверное, в аду наступили холода. Барон Уортингтон никогда не говорил с сыном о своей покойной жене. Будучи крайне удивленным, Фредерик только покачал головой.
– Да, – продолжил отец. – Это было наше первое жилище, когда мы поженились. Лишь после смерти моего отца мы переехали в поместье в Оксфорде. При этом Фиона настояла, чтобы оставить фортепьяно в коттедже. – Его глаза увлажнились, взгляд устремился куда-то вдаль, а на губах обозначилась слабая улыбка. – Да, она любила музыку и живопись. Коттедж был ее любимым местом уединения. Один из ее пейзажей до сих пор висит там, если я не ошибаюсь.
Ну конечно – над камином. Это было яркое произведение, которое всегда напоминало Фредерику цветущий сад в Эбби. Он полагал, что это сходство не случайно. Он часами смотрел на эту картину и словно переносился через Ирландское море туда, где чувствовал себя дома в большей степени, чем в английском поместье отца.
– Должен признаться, – угрюмо сказал Уортингтон, – я был не лучшим отцом – по отношению к тебе по крайней мере.
Фредерик только пожал плечами, желая положить конец этому неприятному разговору.
– Я старался, как мог, но, очевидно, тебе не понять, что значит потерять любимую жену, а потом сына.
– Нет необходимости говорить мне об этом, – произнес Фредерик сквозь стиснутые зубы. Он не желал слушать такие речи.
– Я должен сказать. Ты очень похож на нее, понимаешь? – Его взгляд устремился на портрет давно почившей жены, висевший в холле, и Фредерик тоже посмотрел на него.
Почти минуту мужчины стояли молча, восхищаясь портретом миловидной темноволосой женщины с озорными карими глазами. Художник запечатлел Фиону около шезлонга с красной бархатной обивкой, и на губах ее сияла веселая улыбка.
Наконец отец откашлялся и вновь переключил свое внимание на сына:
– Я хотел поблагодарить тебя. Поблагодарить за все, что ты сделал для Марии, хотя мне и самому следовало вмешаться. Трудно сказать, что было бы с ней сейчас, если бы ты не оказал ей помощь.
– Я всегда относился к моим сестрам с большей приязнью, – тихо ответил Фредерик. – К каждой из них. Хотя, возможно, ты не замечал этого.
– Это верно. – Барон задумчиво провел рукой по своим длинным увядшим бакенбардам.
Теперь они были совсем седыми, как и волосы на голове – точнее, то, что от них осталось, и Фредерик вдруг осознал, что отец сильно постарел.
– Я недооценивал тебя, Фредерик, – сказал он. – И сожалею об этом. Надеюсь, ты пересмотришь свое отношение к браку с леди Элинор.
При упоминании имени Элинор внимание Фредерика сразу обострилось.
– Я не знаю, какие обстоятельства повлияли на твое решение расторгнуть договор, однако очень надеюсь, что он останется в силе. Я знаю, ты считаешь меня бессердечным, безжалостным человеком, однако клянусь, я заключил это соглашение с лордом Мэндвиллом из самых лучших побуждений.
Фредерик смотрел на отца с недоверием.
– Да, – продолжил барон, засунув руки в карманы. – Она исключительно порядочная молодая леди, просто бриллиант чистой воды.
– Несомненно, – согласился Фредерик. По крайней мере, в этом они были согласны.
– Я надеялся, что вы будете счастливы вместе, как я был счастлив с твоей матерью, упокой Господи ее душу.