Но излюбленной темой Беллы всегда была мать Камиллы.
Все знают, что та работала стриптизершей. Она родила в очень юном возрасте и продолжала танцевать, когда мы ходили в школу. Ученики в коридорах швырялись в Камиллу долларовыми банкнотами и говорили, что навестят ее мать в «Экзотике», отмечая, какую песню хотят заказать.
Возможно, именно поэтому Камилла так старается быть незаметной. Она всеми силами избегает мужского внимания. Пытается доказать, что не имеет ничего общего со своей матерью.
А может, она просто ненавидит принимать душ. Откуда мне, на хрен, знать?
Белла делает какой-то гадкий комментарий о матери Камиллы.
Тогда-то я и решаю вмешаться в беседу. Не потому, что хочу защитить Риверу, а потому что Белле давно пора обновить репертуар.
Все девушки оборачиваются, уставившись на меня, и Камилла в первую очередь.
Белла улыбается мне, положив руку на бедро и подняв грудь повыше, чтобы я мог оценить.
– Я не знала, что ты будешь здесь, – мурчит она.
– С чего бы тебе знать? – холодно отвечаю я.
Улыбка Беллы превращается в надутые губы.
Она сохнет по мне со дня нашей первой встречи. Забавно – я перетрахал кучу девчонок, которые мне даже не нравились, но всегда игнорировал Беллу. Это уже превратилось в своего рода игру. Чем сильнее она меня хочет, тем больше мне нравится ей отказывать. Эта кукла так избалована, что, возможно, секс со мной – единственное, что ей не удается получить.
Этого не случится. Не сегодня и никогда. Я знаю, как трудно было бы потом от нее отвязаться, и мне не нужна вся эта драма.
Белла, возможно, единственный человек, кто так же порочен, как и я. Змея змею видит издалека. Кто знает, какую сумасшедшую фигню она способна вытворить, если мы окажемся голыми наедине.
Сияющие розовые губы Беллы открываются, чтобы сказать очередную гадость.
Чтобы заткнуть ее, я поворачиваюсь к Камилле и спрашиваю:
– Это твой «Транс-Ам» там стоит?
В этот момент она явно пыталась ускользнуть, и мой вопрос застал ее врасплох. Камилла снова поворачивается, избегая моего взгляда.
– Да, – тихо отвечает она.
– 77-го года, ограниченная серия?
– Ага.
– Как у Бертона Рейнольдса.
Она улыбается.
Я нечасто видел, чтобы Камилла Ривера улыбалась. Я удивлен, какие красивые у нее зубы и какими белыми они кажутся на фоне загорелого чумазого лица.
– У меня «Мерседес-Гелендваген», – громко вставляет Белла.
Господи. Конечно, у нее «Мерседес-Гелендваген». Бьюсь об заклад, он белый с дисками цвета розового золота и кучей дерьма, свисающего с зеркала заднего вида.
Обмен колкостями продолжается, но меня это быстро утомляет.
Камилла язвит по поводу того, какой придурок отец Беллы, и это довольно забавно. Но Пейдж этим не пронять – она не способна к саморефлексии. Сердце девушки чернее, чем нефтяная скважина.
Моя губа снова начинает пульсировать, и я хочу покончить со всем этим. Я делаю глоток из чьего-то бокала на барной стойке и оставляю девушек, подумывая о том, чтобы сразиться с Мейсоном в хоккей на приставке, если он еще не сильно напился.
Вместо этого я натыкаюсь на ступеньках на Рыжулю. Заплаканными глазами она читает что-то в телефоне.
– Как твоя задница? – спрашиваю я.
– У меня там огромный синяк, – говорит она. – «Спасибо» за помощь.
– Не я тебя толкнул. Благодари своего парня.
– Он такой козлина! – кричит девушка, снова глядя в свой телефон, прежде чем убрать его в сумочку.
Судя по всему, Джонни выносит ей мозг, строча сообщения, где бы он ни находился. Скорее всего, в больнице, если чувака беспокоит форма его носа.
– Я знаю, как ты могла бы ему отомстить… – говорю я.
Я стою к Рыжуле очень близко – так близко, что ощущаю ее дыхание на своей руке. Нарушить личное пространство женщины – это самый верный способ намекнуть ей о своих намерениях. Запах твоих феромонов проникает ей прямо в нос, отчего она сходит с ума, как шавка во время течки.
Рыжуля поднимает на меня взгляд, ее глаза широко распахнуты, а рот приоткрыт. Я вижу кончик язычка, которым девушка облизывает пересохшую верхнюю губу.
– Ты снова втягиваешь меня в неприятности… – говорит она.