Насколько знаю, ни одного оправдательного приговора по моей статье ещё не было. Несколько дел развалилось, но там обвиняемым инкриминировали деяния, совершенные до 4 марта, до вступления закона в силу.
Ваша честь, я говорю об этом, чтобы вы задумались: всё ли в порядке с этим законом, под который я попал? Бывают ли такие законы вообще? Неужели вас как юриста не смущает безразмерность и запредельная жёсткость этого закона? Неужели происходящее сегодня не напоминает репрессии сталинских лет? Неужели вы не видите, что этот закон посягает на свободу слова и противоречит Конституции?
Когда здесь выступал в качестве свидетеля сотрудник центра «Э» Глеб Шевцов, адвокат поинтересовалась, много ли кузбасских пользователей соцсетей, размещавших пацифистские посты, выявил центр «Э». Шевцов ответил, что много. Адвокат поинтересовалась, по каким критериям выбирали, на кого именно заводить дела. Вы, Ваша честь, сняли этот вопрос. Но что касается моего дела, гипотеза есть.
Выше сказал, что считаю нынешнее уголовное дело местью за мою журналистскую деятельность. Доказательства тому — включение в материалы дела фотокопий моих журналистских удостоверений и моих текстов про пытки в кузбасских колониях и про шахтёрскую забастовку, состоявшуюся в 1989 году (публикации в «Сибирь. Реалии» и в «Тайге.инфо» соответственно). Напомню, они опубликованы задолго до 24 февраля и вообще не имеют никакого отношения к Украине.
На первых судебных заседаниях по мере пресечения, проходивших в Кемерове, поразили буйная фантазия и творческий подход к делу следователя и прокурора. На заседании меня обвиняли вообще во всём подряд, включая почему-то оправдание терроризма. Большинство этих выпадов не имели отношения к сути предъявленного мне обвинения и к объективной реальности. Кажется, они руководствовались принципом: сначала задержим — потом придумаем, в чём виноват.
Всегда стараюсь понять другого человека. Это делает жизнь в современной России невыносимой. Во время обыска в моей прокопьевской квартире незваные гости вели себя по-хамски, но я всё-таки думал: «Вдруг сотрудники центра „Э“ и их помощники искренне верят, что я преступник?» Однако по дороге в кемеровский СК сотрудник центра «Э» Станислав Шлагов меня подбадривал: «Ничего. Дадут подписку о невыезде, и потом убежишь к своим друзьям в Грузию». Я окончательно убедился, что сотрудники центра «Э» свободны от любых идеологических установок. Они просто циники, готовые служить любой власти.
Следователь Руслан Шалимов — он возглавил следственную группу через несколько дней после возбуждения против меня уголовного дела — знакомя меня с материалами дела, сказал адвокату: «А ведь есть люди, которые действительно в это верят…» Из контекста беседы понятно: верят в то, что такие, как я, — преступники. Очевидно, сам Руслан Шалимов так не думает. Но ему приказали сфабриковать уголовное дело — и он выполнил.
Кроме брифингов министерства обороны РФ и выступлений Путина, следствие и прокуратура считают доказательством моей вины показания свидетелей обвинения. На предыдущих заседаниях мой адвокат и я подробно объясняли, почему мы не верим этим показаниям. Эти свидетели регулярно дают показания против кузбасских оппозиционеров, которые никак друг с другом не связаны. Письменные показания против меня написаны как под копирку. Из показаний в показания кочуют целые абзацы.
Практически все свидетели обвинения много лет знакомы с сотрудниками центра «Э» Глебом Шевцовым и Станиславом Шлаговым, которые собирали материалы для моего уголовного дела. Письменные показания каждого свидетеля обвинения существенно расходятся с его же устными показаниями, которые он давал на судебных заседаниях. Свидетельница Валерия Сарана вообще заявила, что один из инкриминируемых мне постов сделан в 2018 году, и гособвинителю пришлось долго задавать наводящие вопросы, чтобы свидетельница исправилась.
Своё дело я считаю сфабрикованным потому, что сфабрикованы доказательства моей вины — показания свидетелей обвинения. Все свидетели предупреждены об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний. Давайте это запомним.
Другие доказательства тоже не убеждают. Не понимаю, чем занималось следствие два месяца. Ни моё местонахождение в момент публикации постов, ни гаджет, с которого сделаны посты, я не считаю установленными. Об этом подробно говорил на прошлом заседании.