Так примерно и произошло на моих глазах после того, как «союз нерушимый» слинял в три дня, а нас подхватила и понесла на крыльях эйфория свободы. Доставшейся даром свободы в качестве подарка судьбы к совершеннолетию. «Чистый лист», с которого мы начали, очень быстро оказался заляпан кровью. Потому что иначе и быть не могло. Потому что не может стать счастливой страна, где едва ли не каждый однажды в чем-то предал себя или другого, произнеся предписанные слова вместо честных, промолчав там, где надо было защитить. Не может быть счастливой страна, где цинизм стал привычной защитной реакцией, а различение добра и зла — признаком безумия. Не может быть счастливой страна, боящаяся исследовать своё прошлое ради того, чтобы знать поименно его героев и преступников, отдать долг справедливости и тем, и другим, оплакать невинных жертв преступлений.
Куда проще «великодушно» простить боль тех поколений. А простить себе самим страдания другого народа будет ещё проще.
Только в том случае, если у России хватит мужества взглянуть на себя в зеркало, которое ей предоставит в обозримом будущем окружающий мир, взглянуть, ужаснуться себе самой и не отворачиваться, если его хватит, чтобы встать на путь национального покаяния и двигаться по нему шаг за шагом, только тогда одному из следующих поколений станет доступно трудное счастье свободных людей, сопряжённое с ответственностью. А пока я вижу даже у тех, кто с этим пресловутым «политическим режимом» не особо дружен, главным образом жалость к себе, утратившим возможности и перспективы, мне хочется не торопить восход «звезды пленительного счастья». Я боюсь, что её снова деловито снимут с неба, чтобы раздробить на стразы, как уже однажды на моей памяти было. И боюсь я этого куда больше, чем тюремного срока.
Если после представления обвинением своих доказательств мне не было понятно, в чём меня обвиняют, то теперь пазл сложился: к формулировке «заведомо недостоверные сведения» это отношения не имеет. И в основном усилия следствия были направлены не на то, чтобы обосновать заведомость или ложность конкретных публикаций, а на выявление моей враждебности к «действующему политическому режиму». Этого показалось достаточно. И это, на самом деле, подтверждается частью тех находок у моих друзей, которые предварительное следствие решило к делу не приобщать и доказательствами по нему не считать. Я тоже держала эти плакаты в руках. Да, я враг, и враг открытый. Это наследственное. Я не простила этой злой силе ни трёх бабушкиных братьев, отправленных на десять лет в лагеря за частушку про пятилетки. Из них вернулся лишь один в 1956-м. Не простила десять лет на лесоповале за работу 1 мая в своём огороде и шутку про «выполнение своей пятилетки» для сестры моей прабабушки по отцовской линии. И видя, что это зло вернулось, моим долгом было крикнуть «Будь ты проклято!». Смеяться над напыщенными пафосными глупостями — это тоже наследственное, и я в списках «Мемориала» по меньшей мере четвёртая из семьи. Но враждебность не означает, что я прибегала к такому унизительному для меня же самой приёму как клевета. Если это неважно, а тюремным сроком оценивается само отношение и убедительность моих слов, а не способ выражения позиции, то запрашиваемые обвинением 7 лет лишения свободы я считаю достойной и даже лестной оценкой своих трудов. <…>
И ясно, что пытаются защитники режима всё сделать четко по Оруэллу. Однако антиутопию тоже надо уметь делать. И с учреждением «Министерство правды» в России что-то явно не задалось, потому что, как говорил практик по части антиутопий тов.Сталин, «кадры решают всё». Вот они и порешили: отсутствие информации о событии на сайте минобороны тоже считать опровержением, распространять сказанное за неделю до события на все последующие дни или просто за неимением ничего похожего на сообщение, которое надо срочно опровергнуть устами Конашенкова, слить брифинги минобороны в шейкер, встряхнуть, перемешать и вылить на листы дела как акт осмотра официальных ресурсов. Это не по Оруэллу, а почти что по Жванецкому.
Это я к тому все клоню, что отказавшееся от собственных формальностей государство перестает государством быть. И меня не то беспокоит, что конкретная форма злокачественно измененной государственности канет в Лету. Туда ей и дорога. А то, что уважение вообще к каким-либо государственным институтам будет утрачено, если в них на глазах у всех будет гибнуть элементарный здравый смысл, который обычно называют житейским. Именно им руководствуется большинство людей, определяя для себя, нужна ли им упорядоченная жизнь по определенным правилам и инструмент для её поддержания, которым в норме является государство? И нужно ли им государству как таковое? Потому я прошу суд проявить милосердие к здравому смыслу и дать ему выйти из этого зала живым. С учётом того количества чисто процессуальных недоразумений, а также ляпов и ляпусов, сделанных «знатоками», оправдательное решение суда вряд ли вызовет подозрения в нелояльности к политическому режиму. И ради сохранения уважения к законности и здравому смыслу, я прошу его вывести, признав меня невиновной.