на вручении премии Норвежского Хельсинского комитета политзаключённому Юрию Дмитриеву, где Кара-Мурза рассказал о государственном терроре в России, уголовном преследовании и убийствах по политическим мотивам;
перед Хельсинской комиссией США (по конференц-связи), где Кара-Мурза заявил о наличии в России информационного железного занавеса и необходимости его разрушения для предоставления россиянам правды о войне в Украине, в том числе о военных преступлениях российских военных на оккупированных территориях.
Дело Кара-Мурзы рассматривала тройка судей под председательством Сергея Подопригорова. Этот же судья в 2008 году вынес решения о заключении под стражу Сергея Магнитского, а годом позже — о продлении его содержания в СИЗО. В ноябре 2009 года Магнитский, раскрывший схему хищения из бюджета России 5,4 млрд. рублей, погиб в СИЗО. Сергей Подопригоров был включён в санкционный «список Магнитского» одним из первых.
Поскольку широко известно, что Кара-Мурза был одним из главных инициаторов и проводников «списка Магнитского», защита ходатайствовала об отводе судьи Подопригорова ввиду очевидного конфликта интересов. Но председательствующий оставил это ходатайство без удовлетворения.
По решению судьи процесс проходил в закрытом режиме.
За год предварительного заключения Кара-Мурза потерял в весе 22 кг, в марте его состояние резко ухудшилось, врачи диагностировали полиневропатию нижних конечностей, стали отниматься обе ступни. За всё время ареста Кара-Мурзе ни разу не дали разрешения на общение со своими тремя детьми.
Amnesty International, Human Rights Watch и Правозащитный проект «Поддержка политзаключённых. Мемориал» признали Владимира Кара-Мурзу политическим заключённым. Осенью 2022 года он стал лауреатом премии Совета Европы имени Вацлава Гавела за защиту прав человека.
Прокурор Борис Локтионов, запрашивая для подсудимого 25 лет лишения свободы строгого режима, заявил в своей речи: «Кара-Мурза — враг, и он должен быть наказан», — цитировал обвинителя адвокат Вадим Прохоров.
Приговор: 25 лет заключения в колонии строгого режима и запрет на журналистскую деятельность в течение 7 лет после освобождения.
Адвокаты Кара-Мурзы рассказали, что объявление этого срока Владимир встретил с улыбкой, и передали его слова после вынесения приговора:
«Моя самооценка даже поднялась. Я понял, что всё делал правильно. 25 лет — это высший балл, который я мог получить за то, что я делал, во что я верю как гражданин, как патриот, как политик. Значит, я делал всё правильно».
«Я ЗНАЮ СВОЙ ПРИГОВОР. ТАКАЯ СЕЙЧАС В РОССИИ ЦЕНА ЗА НЕМОЛЧАНИЕ»
Последнее слово Владимира Кара-Мурзы
10 апреля 2023 года
Граждане судьи! Я был уверен, что после двух десятилетий в российской политике, после всего, что я увидел и пережил, меня уже ничто не сможет удивить. Должен признаться, что я ошибался. Меня всё же удивило, что по степени закрытости и дискриминации стороны защиты мой процесс в 2023 году оставил позади «суды» над советскими диссидентами в 1960-70-е годы. Не говоря уже о запрошенном сроке и лексике про «врага»: это даже не 1970-е — это 1930-е. Для меня как для историка это — повод для рефлексии.
На стадии показаний подсудимого председательствующий напомнил мне, что одним из смягчающих обстоятельств является «раскаяние в содеянном». И хотя весёлого вокруг меня сейчас мало, я не смог сдержать улыбку. В содеянном должны раскаиваться преступники. Я же нахожусь в тюрьме за свои политические взгляды. За выступления против войны в Украине. За многолетнюю борьбу с диктатурой Путина. За содействие принятию персональных международных санкций по «закону Магнитского» против нарушителей прав человека. Я не только не раскаиваюсь ни в чём из этого — я этим горжусь. Горжусь тем, что в политику меня привел Борис Немцов. И хочу надеяться, что ему за меня не стыдно. Подписываюсь под каждым словом из тех, которые я говорил и которые вменяются мне в этом обвинении.
А виню я себя только в одном: что за годы своей политической деятельности не сумел убедить достаточно моих соотечественников и политиков демократических стран в том, какую опасность несёт для России и для мира нынешний режим в Кремле. Сегодня это очевидно всем, но страшной ценой — ценой войны.
В последнем слове обычно просят об оправдательном приговоре. Для человека, не совершавшего преступлений, единственно законным приговором был бы оправдательный. Но я ни о чём не прошу у этого суда. Я знаю свой приговор. Я знал его ещё год назад, когда увидел в зеркале бегущих за моей машиной людей в чёрной форме и чёрных масках. Такая сейчас в России цена за немолчание.