Отличие современного искусства от госзаказа, от пропаганды именно в том, что оно очень остро, критично, парадоксально реагирует на современность, на текущую жизнь, реагирует современными медиа, честным, принципиальным разговором, реагирует через свободную рефлексию, через искусство. На нашу работу реагируют преследованием, судами и арестами. В этом смысле проект «Платформа» и продолжающееся три года преследование тех, кто его сделал, очень точно маркирует то, что с нами всеми происходит, и в этом смысле проект, конечно, продолжает свою работу: фиксирует время, точно определяет положение вещей.
Чувство несправедливости не покидало меня всё время, пока длится «театральное дело». Мне казалось, что мы все вместе, и я в частности, сделали что-то очень настоящее и важное для нашей страны, создав проект «Платформа», и он стал одним из мостов между Россией и миром, он стал инструментом вовлечения нашего отечественного искусства в актуальные процессы, которые происходят в мировом искусстве. Именно для этого он и создавался, а не для обналичивания. А те, кто сочинил дело и обвиняют нас в какой-то гадости, они как раз сделали всё для того, чтобы Россия предстала сегодня местом, где можно три года издеваться над людьми без всяких доказательств и обвиняя их в том, чего они, в общем, не делали.
Уверен, «Платформа» повлияла на театр, на исполнительское искусство, медиа-арт, танец, современную академическую музыку в России. Эта моя убежденность основана на том, что опыты «Платформы» — и практические, и теоретические — продолжаются и сегодня, почти десять лет спустя, на других сценических площадках, на других проектах, в работах многих современных художников.
Время всё расставит на свои места. Проект «Платформа», его документация в суде Российской Федерации — это теперь часть новейшей истории российского искусства. Видимо, злой умысел тех, кто это затеял и сочинил, был в том, чтобы дискредитировать нас, обвинив в том, что никто из тех, кто придумал делать «Платформу», конечно же, не совершал, и этим как бы уничтожить память о проекте, свести его к отвратительной работе бухгалтерии. Но этого не выйдет. Претензии полностью бездоказательны и поэтому смехотворны, сколь бы огромные цифры обвинение ни написало в этих всех документах.
Совесть, честность, профессиональная и человеческая порядочность, творческое бесстрашие, свобода — именно это утверждалось как главные ценности в работе «Платформы», в той её части, за которую отвечал я. Я, разумеется, не об этой чёртовой бухгалтерии. Об этом в суде говорили участники проекта и те, кто был среди его зрителей.
Творческие люди остро чувствуют несправедливость, они чувствуют — кто честен, а кто врёт, кто вор, кто мошенник, а кто — нет. И я благодарен творческому сообществу, все эти годы поддерживающим нас, приходящим в залы суда, писавшим материалы в нашу поддержку. И хоть эту ложь, клевету и беспредел нельзя победить коллективными письмами, нам было приятно, что вы делали хотя бы это.
Время «Платформы» — это прекрасное время творчества и радости от того, что поколения молодых художников могут работать, получая за это и достойное вознаграждение, и удовлетворение от того, что даже их самые безумные идеи могут быть реализованы.
У людей слабых есть прекрасные и выученные назубок оправдания собственной беспомощности — «такое нам дали указание», «нам так велели», «всё решено не нами», «ну вы же понимаете»… Такова российская банальность зла. Проект «Платформа» воспитывал всех — и зрителей, и участников — сопротивляться этой выученной беспомощности, быть ответственным за свои действия, действовать, созидать. И в этом смысле я полностью отвечаю за художественную программу «Платформы», за все эксперименты, по которым мне и моим товарищам выставлен этот судебный счет.