Рассчитываю на ваше справедливое решение.
Алексей Малобродский, 1958 г. р., российский театральный менеджер и продюсер, в 2011–2015 годах — директор «Гоголь-центра». С самого начала «Театрального дела», ещё до избрания меры пресечения судом, был помещен в СИЗО, где из-за проблем с сердцем перенес несколько приступов. Само следствие дважды ходатайствовало в суде о замене меры пресечения на домашний арест, но первое было отклонено, а второе судья Елена Ленская даже отказалась рассматривать. Во время заседания по повторному ходатайству, 10 мая 2018 года, Малобродскому стало плохо. Вызванной бригаде скорой помощи судья не позволила его осмотреть. «Вам аукнется это покушение на убийство», — сказал Малобродский судье и прокурору, просившему не рассматривать ходатайство. После звонка адвоката Малобродского министру здравоохранения приехала кардиореанимационная бригада, доставившая Малобродского в больницу, где ему диагностировали тяжелую патологию сердца, подозрение на инфаркт миокарда. В реанимации конвойные приковали его к кровати наручниками, которые были сняты только через день, после обращения главы президентского Совета по правам человека к начальнику московского управления МВД. 14 мая Следственный комитет изменил меру пресечения Малобродскому на домашний арест.
«НЕ СЛОМАТЬСЯ И НЕ РАЗУВЕРИТЬСЯ,
ПРОДОЛЖАТЬ ДЕЛАТЬ СВОЮ РАБОТУ В КУЛЬТУРЕ»
Последнее слово Алексея Малобродского
22 июня 2020 года
Прежде всего, прошу принять слова благодарности всем, кто на протяжении трёх лет преследования не усомнился в моей невиновности и честности. Ваша вера и поддержка — бесценны. Спасибо! Спасибо адвокатам, особенно моим защитникам Ксении Карпинской и, на первом этапе, этапе следствия, Юлии Лаховой.
Я не буду просить суд быть справедливым, независимым и руководствоваться законом. Было бы смешно просить о том, что не должно подвергаться сомнению при нормальных обстоятельствах. О том, что по определению должно составлять суть и основу института суда в здоровом обществе при нормальном порядке вещей. Полагаю, что это разумеется само собой. Я, конечно, не буду произносить шаблонных слов о снисходительности или великодушии. Я не прошу учитывать мой возраст и состояние здоровья, а также обстоятельства моей семьи. В этом нет необходимости, поскольку я уверен в своей абсолютной непричастности какому-либо преступлению и не признаю никакой вины.
Моей вины нет. Как не было события преступления, в котором меня обвинили. Скажу о важном.
Так получилось, что «театральное дело» вышло за пределы моей личной истории и личных историй других подсудимых, которые вместе со мной ожидают приговор. От приговора зависит не только моя личная свобода и моя персональная репутация. Абсурдность обвинения, его очевидно заказной характер и преступные методы ведения следствия теми, кому общество поручает бороться с преступлениями и кого граждане содержат на свои средства, ставят вопрос о присутствии в нашей жизни здравого смысла, о возможности следования общепринятым нравственным критериям, вопрос о перспективе для всех нас, особенно для молодых людей, ставших изумлёнными свидетелями «театрального дела».