Когда мы вначале переехали в Пятигорск, я попала в камеру, она где-то 28 квадратов. Там находилось 12 человек. Есть норма российского законодательства, по которым в СИЗО 4 квадрата на человека должно быть. Можете посчитать. 28 на 12 поделить — и сколько там оставалось. Не было ни горячей воды, ни холодильника, которые, опять же, по нормам законодательства российского положены в этих местах лишения свободы. Потом горячая вода появилась, после того как мы уже стали об этом говорить. Я провела 8 месяцев в этой камере, меня перевели в другую камеру, где находилась женщина с ребёнком. Ребёнку на этот момент было почти 11 месяцев. Он родился фактически в тюрьме, в СИЗО. Всю свою жизнь он провёл в этой камере. Такие камеры подразумевают улучшенные условия содержания: там должна быть стиральная машина, гладилка, сушилка, ковёр. Приличная кроватка, чтобы ребёнок рос в каких-то приличных условиях. Это всё законы Российской Федерации.
Но когда я перешла в эту камеру, единственное, что там было, — это полчища тараканов, которые ползали по этому ребёнку, буквальным образом. Я спрашивала: «Тебя посещал уполномоченный по правам ребёнка? Уполномоченный по правам человека?» Я уже не говорю о прокуратуре, которая там бывает каждые две недели, надзорном прокуроре. Они приходили и ничего этого не видели. А уполномоченные её не посещали. И после того как я перешла в эту камеру, меня посетил (меня, а не эту женщину с ребёнком) уполномоченный по правам [человека] Ставропольского края, Лисинский, если не ошибаюсь, его фамилия. И то — по просьбе Москальковой. У меня не было никаких просьб лично для себя, но я сказала, что в таких условиях растёт ребёнок. Ему нужно ползать, но нет даже ковра, куда его можно опустить и научить его ползать. А он в 10 месяцев уже должен ходить — не то что ползать. И я рассказала это всё. Сидящий рядом всё записывал, сказал: «Да-да, мы всё сделаем». Я думала: «Ну всё, через 3 дня всё принесут и поставят». Через 3 дня нам милостиво разрешили самим благоустроить эту камеру. Администрация СИЗО примет от нас всё, что мы купим и там поставим. Но и это меня устроило — в первую очередь ради Всевышнего, ради этого ребёнка. Те, кто находился на свободе, помогли. Я, пользуясь случаем, хочу поблагодарить всех, кто имел к этому отношение. И мы привезли, купили и всё поставили в эту камеру: и ковёр, и стиралку, и утюг, и всё, что нужно. И хотя бы оставшиеся два месяца, что ребёнок провёл там, она научилась и ходить. Дальше её судьба тоже печальна. Не знаю почему, судья приняла решение передать ребёнка под опеку — хотя до трёх лет он мог находиться… Сейчас этот ребёнок в детдоме, что я тоже не могу понять — всю жестокость этой системы.
Сейчас же меня опять перевели в старую-новую камеру, там тоже 12 человек. Камера сама чуть побольше. Там ледяная вода идёт. Нету горячей воды. Опять те же крысы, тараканы. Это уже наша обыденность. Администрация СИЗО очень интересно реагирует на жалобы. Мне девочки рассказали, что, когда они пожаловались, почему нет горячей воды, к ним пришли с обыском. Шмоном, в простонародье. И забрали единственный кипятильник. Чуть более мощный, при помощи которого они грели воду для стирки, для уборки, для мытья посуды, себя, гигиенических процедур — и так далее. Заявив, что кипятильник такой мощности «нельзя». То есть все свои нарушения закона они не видят, на это закрываются глаза. А вот кипятильник, которым бедные женщины грели воду и стирали — его, оказывается, нельзя. Его забрали. «Не жалуйтесь, а то вам ещё хуже будет». Все прекрасно понимают. Когда мы говорим: «Почему ты не писала всё это время жалобы?» — я знаю, что они всё это время сидели без горячей воды — они говорят: «Ну ты же знаешь, что будет только хуже. Они придут и заберут всё, что у нас осталось». И это правда. Это так и есть. И бесполезно жаловаться в надзорную прокуратуру и так далее. Всё это сходит с рук. Нет никаких условий: нет ни холодильников в женских камерах, ничего — я даже боюсь представить, что происходит в мужской части. Они никогда не жалуются и ничего не рассказывают. Но я знаю, что они всё это время умываются этой ледяной водой — уже ничего не должно [остаться] от их здоровья. Таким образом соблюдаются законы теми представителями государства, ФСИН, прокуратуры, которые должны этим заниматься. Так что, если здесь у кого-то есть возможность обратить на это внимание, прошу вас обратить.
И более чем странен мне ещё один факт — год мы там находимся — я не видела ни одного представителя общественной наблюдательной комиссии. Ну хорошо, государственные чиновники — они привыкли к этому. Но есть же общественники, которых должны волновать эти вопросы. Я их лично не видела. И, по-моему, никто из моих товарищей тоже. И мне тоже непонятно: почему, чем люди занимаются. Всего лишь два СИЗО есть на территории Ставропольского края — это Пятигорский и Ставропольский. Если раз в год, раз в месяц они не могут его посетить, узнать, какие там проблемы: что там есть, чего нет, чего не хватает, — для чего нужна такая общественная наблюдательная комиссия? Её можно с благодарностью распустить, поблагодарив их за усердие.