С этим чувством страха мы всегда наедине. Нет никакого общества, нет никаких общих интересов, вы ничего не можете добиться вместе. Страх заставляет тщательно оценивать личные риски: меня могут посадить, меня могут избить, меня могут уволить или отчислить, с моей семьёй могут что-то сделать. Государство как бы говорит: «Есть только ваши личные проблемы, личные риски, личные достижения. Если вы продолжите заниматься только своими личными делами, мы, возможно, не будем лезть в вашу маленькую жизнь. Но как только вы решите, что способны на что-то большее вместе, мы мгновенно её разрушим». Когда путинский режим громит остатки независимых СМИ, объявляет крупнейшие политические организации экстремистами — это атака против любого свободного объединения людей.
Террор, которым занимается наше государство, только изображает некоторую рациональность. Государство, да и мы, часто оправдываем репрессии: ну да, наверное, не стоило быть таким радикальным, не стоило так резко высказываться, не стоило отбивать задержанных, они знали, на что идут. Но эта рациональность — иллюзия. Задача государственного террора — запугать нас всех, чтобы мы всё время чувствовали себя под угрозой, чтобы мы стали цензорами для самих себя — сами оценивали каждое наше действие.
Самоцензура — это не просто установка, которую спускает сверху руководство университета. Самоцензура — это то, что делаем мы, а не они. Это то, как мы реагируем на страх. Политический террор работает, только если мы соглашаемся на эти правила игры, только если мы действительно боимся. Государство не может репрессировать нас всех, ему нужны демонстративные жертвы.
Всё, что общество может противопоставить этому страху, — это солидарность. Тоже загадочное, нерациональное чувство, что вообще-то мы не одни. Даже когда мы действуем отдельно, за нашими спинами — тысячи наших единомышленников, которые чувствуют, что это общее дело, чувствуют, что к ним на помощь придут, даже если их отчислят, даже если будут давить, если похитят и будут пытать в отделении.
Солидарность — ровно в этом и заключалась идея нашего видео. В нём мы, конечно, не призывали ни к каким митингам — мы просто хотели, чтобы другие студенты и школьники почувствовали, что они не одни, что у них есть поддержка. Чтобы эти угрозы от руководства вузов и школ не посеяли в них вот это разрушительное зерно самоцензуры.
Наш журнал никогда не цензурировал себя и не шёл на компромиссы, потому что в конечном итоге самоцензура приводит к беспомощности. Из-за иррационального страха вы сами отказываетесь от того, чтобы действовать и на что-то влиять. Когда вы постоянно идёте на компромисс с сильным противником, вы постепенно отступаете, и в конце концов вы оказываетесь на краю обрыва. И в конце уже никакого другого выхода — только спрыгнуть самому или ждать, когда вас с него столкнут.
Мы многое узнали за эти 12 месяцев. Благодаря Следственному комитету, который собрал для нас эти материалы в нашем деле, мы впервые узнали про реальный масштаб давления на молодых людей в нашей стране. Мы увидели, что запугивают не просто в отдельно взятых университетах и школах, а что это уже государственная программа террора в адрес молодых людей. Профилактические беседы про митинги, пропагандистские лекции про войну, вызовы протестующих студентов на ковёр — это всё уже давно поставлено в российских университетах и школах на такой конвейер, масштабы которого мы не могли себе представить. Как мы и говорили в нашем ролике: «Власть объявила войну молодости».
Но также мы снова узнали, что мы не одни. Что это в интересах власти — внушать нам, что мы меньшинство, что есть некий «народ», от которого протестующие далеки. Это убеждение глубоко укоренилось среди многих, даже среди противников этой власти. Но в свидетелях — молодых людях, которых задерживали на акциях протеста в январе — мы видели обычных подростков из обычных семей. У кого-то мать работает на почте, у кого-то отец военный пенсионер, у кого-то — водитель автобуса. И на самом деле общество — это и есть мы, от лица общества говорят наши действия, а не результаты опросов, на которые отвечают под воображаемым дулом автомата.