Анастази повела плечами, потерла руки друг о друга, стряхивая с себя леденящее оцепенение. Снаружи ветер завывал как волк. Порой что-то тяжело ударяло в стены, шуршало, скреблось – то ли ветви, то ли острые когти… И следовало радоваться, что полночь еще далеко.
Евгения тоже слегка побледнела, но скорее от отвращения, чем от испуга. Пауль, изображая страх, попытался спрятать голову под подолом Роми – та огрела его по спине, отпихнула от себя.
– Куда тебя несет, негодник?!
– Верно, охотники все же оказались не слишком отважны, – произнесла Анастази, желая изгнать тревогу из своего сердца и из душ тех, кто был сейчас рядом; все же она была старшей если не по возрасту, то по положению в этом собрании, и ей надлежало задавать тон беседе. – Стоило бы проследить за зверем и выяснить, куда он подевался. Или…
– Но, возможно, они поступили верно, решив не подвергать себя опасности. В Евмерском бестиарии сказано, что нет зверя хитрее и коварней, чем волк. Он может притвориться смертельно раненным, а потом убить человека, если тот неосторожно приблизится… – сказала Евгения.
Торн ответил быстрее, чем то было предусмотрено приличиями.
– Волк не зол и не добр, госпожа. Он – зверь; наш закон ему неведом. Он заботится лишь о безопасности своей волчицы и волчат…
– Нет, – желая поддержать сестру, упрямо сказала Анастази. – Волк – лютое и хищное существо, чуждое благородства. Потому-то нечестивых и лживых людей называют волками о двух ногах.
Егерь не возразил, но и не согласился – просто промолчал, и Анастази стало досадно, что она не может на ходу изобрести примера или суждения, которые бы заставили этого упрямца признать ее правоту.
Будь здесь Кристоф Хаккен, он, разумеется, нашел бы, что сказать ей в поддержку – а вернее всего и вовсе не допустил бы подобного разговора, – но он был далеко, и на его участие рассчитывать не приходилось. Она рада была бы сейчас услышать его рассказ о летнем ильмтальском турнире – молодой барон всегда вел беседу учтиво и приятно; вместе с ним вспомнить, как он был хорош тогда, на ристалище, после очередной победы, высокий ростом, статный, сероглазый – воплощение благородства и сдержанной северной красоты…
Торн же смотрел на нее с каким-то странным, особенным выражением лица – словно она говорила бессмыслицу, но он, пусть и сознавая это, готов был слушать, – и Анастази это не нравилось. Он не мог, не имел права считать себя выше нее. Разумеется, он куда лучше читает следы и знает, как найти в чащобе и выгнать навстречу охотникам пугливого и осторожного оленя. Но что ему ведомо такого – из книжных, только многочасовым трудом чтения приобретаемых знаний, – чего не знала бы она? Он и книги-то никогда в руках не держал...
– Не всему, что писано в книгах, следует верить, прекрасная госпожа, – словно прочитав ее мысли, вдруг тихо, примирительно проговорил Торн. – Ведь их пишут люди, а разве кому-то дано ведать все?..
Анастази снова взглянула на него. Егерь улыбался – но не той разбойничьей улыбкой, что так пугала Пойке; нет, сейчас в его улыбке были и благожелательность, и какая-то непонятная Анастази печаль. От него самого веяло тайной и лесом – не просто неизведанным и опасным, но живым, волшебным, где плещутся туманы, перекликаются над головой голоса и на косогорах мелькают странные тени.
Молодой барон Хаккен, смелый и гордый, в подобную небывальщину не верил и всегда смеялся – «Мало ли что придет на ум этим чумазым, душа моя. Где простолюдину взять храбрость? Не слушай недостойных речей…»
А что она сама? Ей известно только, что шкурой волка хорошо подбивать плащи и что сухая волчья печень, если ее истолочь и смешать с водой, облегчает боль при родах. Но что сказать про таких – страшных, неведомых?.. Ее удел – быт и замок, тепло в комнатах и вышитые на рубахах гербы. Да и немногим женщинам дано возвыситься так, чтобы мужчины преклонили к ним слух и пожелали видеть не только не брачном ложе, но и в зале совета…
Огонь угасал, в помещении становилось темнее, а ветер за окном завывал неистово, словно было не начало лета, а время осенних бурь.
– Будет славно, если мы послушаем какую-нибудь другую историю, – объявила Анастази.