Приговаривая так, Эльсбетта быстро одевалась – поставив стройную ногу на скамью, подтянула съехавший чулок; перешнуровала платье, помогла Дитмару затянуть завязки шоссов. На ее хорошенькое личико возвратилась слегка надменная уверенность, которая так шла ей. Дитмар поднял упавшие подушки, предварительно стряхнув задремавшего на одной из них котенка – тот раззявил маленькую розовую пасть, недовольно пискнул, скатываясь на пол.
Монастырский колокол уже давно отметил девятый час. Значит, скоро вечерня, начнет темнеть, и тогда торгу конец – до будущего рассвета, как велит старинное городское уложение. На улице зашумели голоса, раздался торопливый перестук копыт – проехали всадники; заскрипели колеса тяжело нагруженной телеги…
– Так сколько я должна, юноша, за эту фибулу и пояс?
Дитмар едва не рассмеялся в голос – сколь же разительна перемена между влюбленной, тающей от ласк женщиной, величающей его господином; лукавой, милой обманщицей, еще не привыкшей лгать и оттого – пока – не слишком убедительной… и уверенной хозяйкой большого, богатого дома, право же, одного из лучших в этом городе! И как решить, которая из них ему больше по сердцу?..
– Да ты и взяла всего ничего – безделицы, щедрая госпожа. Так что одной монеты серебром…
– Полкороны, не больше, – четко, даже грубовато произнесла она, а сама приложила палец к губам, другой рукой указывая на дверь. – И того довольно!
Дитмара все еще потешался этой забавой; голос Эльсбетты был тверд, но во взгляде ее юноша читал радость и волнение.
– Но за одну только эту фибулу, украшенную рубинами, в другом месте мне дали бы...
– Так отнеси их туда, где заплатят лучше! Я дала свою цену.
– Как скажешь, прекрасная госпожа. Полкороны так полкороны, – он небрежно сгреб оставшиеся вещи в мешок, затянул витой шнур, закинул мешок на плечо. Эльсбетта поспешно нахлобучила ему на голову шапочку с завязками – присмотрелась, бережно поправила, – затем приоткрыла дверь, подозвала служанку.
– Ханна, проводи этого проныру, да возвращайся поскорее. Нужно готовить ужин для господина, зажигать огни и закрывать ставни…
Служанка молча поклонилась, Эльсбетта же украдкой вложила Дитмару в руку узкую деревянную пластинку – что-то вроде плоской коробочки. Он, не понимая, крепко сжал ее в ладони – лишь бы не потерять.
– Приходи как стемнеет! – на мгновение прильнула к нему, касаясь губами уха. – Нынче душно, и муж будет спать в зале, там прохладнее. Или… завтра поутру?.. Я буду ждать…
Он поцеловал ее, она же порывисто спрятала лицо у него на груди.
– Хотела оставить его для тебя в доме Метты, но так даже лучше… В твоей руке мое сердце, господин. Береги его… и себя.
Он еще раз прижался губами к ее губам и поспешил за служанкой вниз по лестнице. Старался ступать бесшумно, но ступеньки то и дело поскрипывали под ногами. Хозяйская собака, заслышав незнакомые шаги, подскочила к двери, залаяла; Ханна успокоила ее, похлопав по шее.
– Поторопитесь, господин, – служанка распахнула дверь, Дитмар на мгновение замер, сощурился – солнце уже клонилось к крышам, но все еще заливало все вокруг слепящим желто-алым светом.
Вновь становясь безымянным уличным торговцем, он громко пожелал благоденствия и процветания хозяевам дома, а потом зашагал прочь, усилием воли заставляя себя идти неспешно и не оглядываться. На перекрестке свернул направо, к сердцу города, большой площади. Ему ничего не было там нужно, но ноги несли как будто против воли. Он думал о том, вернулся ли уже домой немолодой супруг Эльсбетты – богатый торговец шерстью, – и гадал, как она встретила его – с радостью или с затаенной досадой?..
Ему хотелось, чтобы она не радовалась своему мужу, и чтобы он как можно дольше ничего не замечал. Еще он думал, сколь часто придется давать служанке мзду, чтоб не болтала лишнего. Сердце билось часто, то и дело накатывала испуганно-сладкая оторопь – он как будто все время ожидал погони. В мешке тихо позвякивали, ударяясь друг о друга, медные оконечники и фибулы.
Он вышел к площади. Торговцы уже убирали свои товары, стражники волокли какого-то юнца, пьяного, растрепанного, избитого – тот кричал и трепыхался в их руках, как пойманная рыба; губы и подбородок измазаны кровью, изорванная рубаха щедро попятнана алым. Замешался в толпу, глазеющую на представление – девчонка-акробатка, тонкая и хрупкая, с голыми руками и коленями, ступала по натянутой меж вкопанных в землю столбов тонкой веревке.