– Это не награда, а оплата за то, чтобы ты подсказал мне, найдется ли в этом городишке кузнец, достаточно искусный и не больно разговорчивый…
– Как не быть, господин мой, – торговец умолк, прищурился, глядя себе под ноги, раздумывая. – Сегвульфом его зовут; он сам как будто из того железа, которое кует. Его дом недалеко отсюда, на улице Медников. Если господин желает, я мог бы…
– Я знаю, где это. Ступай прочь.
Дитмар провожал торговца взглядом до тех пор, пока тот не скрылся в одном из переулков, выходивших на пустырь.
Теперь всего и дела – вернуться в «Льва и монету», переодеться в привычную одежду, найти приятелей… Но прежде разобраться с ключом.
Дитмар вынул из кошеля коробочку, осторожно провел по ней тыльной стороной ладони. Не то награда, не то трофей, какого не получишь ни от служанки, ни от веселой девицы в доме с расписными дверями...
Он порывисто поднес ее к губам и несколько раз поцеловал. Потом стянул с головы надоевшую шапочку, швырнул на землю и засмеялся. Все мешалось в воображении – дерзкая выходка, непременный гнев матушки, если узнает – хотя откуда ей узнать? – радость обещаний и непременное ночное свидание… если, конечно, кузнец Сегвульф и вправду окажется справным мастером.
III.
– Госпожа, ты чем-то обеспокоена? – подавая баронессе руку, чтобы помочь сойти с паланкина, спросил Андреас фон Борк. Анастази задумчиво взглянула на него – так, словно не поняла смысла его слов, – и ничего не ответила.
Дом, где она остановилась в Рес-ам-Верне, принадлежал фогту; тот принимал госпожу фон Зюдов-Кленце с почтительностью и радушием, какие вряд ли были бы ей предложены даже на самом лучшем из постоялых дворов.
Утомленная долгим днем, баронесса опустилась отдохнуть на скамью в прохладном зале первого этажа. Камин еще не топили, и зал полнился прохладой и сыростью, а с ними – запахами кухни. Солнечные лучи, проникая в открытые окна, отпечатывались бледно-золотыми квадратами на полу и дальней стене.
Молодая служанка, имени которой баронесса никак не могла запомнить, торопливо поднесла прохладной воды для умывания; получив дозволение говорить, робко спросила, не желает ли госпожа подняться в опочивальню. Анастази только отмахнулась – позже.
Как неприятно и неудобно сознавать, что она так устала, что ей тяжелы и красивые, расшитые одежды, и драгоценная тяжелая цепь с круглым подвесом на шее; но еще тяжелей подниматься по высоким, узким ступеням, кривясь от боли в коленях, а потом, сидя на постели, долго растирать их, умащать лечебными снадобьями. А еще эта жара…
И то сказать, небо очень милостиво к ней – в свои без малого пятьдесят она довольно легко переносит дальние поездки. Зрение ослабело лишь настолько, что пришлось оставить привычку читать при свете лучины; да и платья приходится перешивать не так уж сильно.
Она снимала тяжелые кольца, выкладывала на стол одно за другим; любила их, хоть и носила только по необходимости. Каждое – воспоминание о былом, ценный подарок, навечно впечатанный в сердце. Но летом так быстро отекают пальцы…
Дитмар! Мысли вернулись к тому, что так ее встревожило. Она позвала Андреаса, и, когда тот явился, жестом велела сесть напротив нее.
– Тебе известно, где сейчас мой сын?
Андреас пожал плечами, пригладил поредевшие, но все еще вьющиеся волосы – дымно-светлые, не разберешь, где цвет, а где седина.
– У него много приятелей в городе, моя госпожа, а на праздник пожаловали знатные семьи со всей округи…
– Я знаю об этом. Также знаю и то, что он взрослый мужчина, не оруженосец и не рыцарь на службе у сюзерена. И все же из этого не следует, что ему пристало только веселиться, пить вино да ухлестывать за девицами.
– Но ведь это молодость, моя госпожа, – Андреас улыбнулся; старый шрам, рассекающий его широкий лоб, обозначился наискось, легкой тенью. – В какие еще годы юноша сможет воздать должное дружбе, песням и любви?
– Всякой забаве свое время, – Анастази нахмурилась. – А иные из них выглядят весьма неподобающе. Мне нет дела до чрезмерного ярмарочного веселья, но я желаю знать, почему мой сын бегает по городу, переодевшись простолюдином! Мне он не скажет, разумеется…
– В одежде простолюдина, – повторил Андреас, вопросительно посмотрел на нее. – Как это следует понимать, госпожа?