…Несмотря на усталость, она легла спать позднее обычного. Уснула не сразу – во тьме приходили горькие воспоминания, возникали лица давно ушедших в иной мир людей. Потом на некоторое время забылась, и пробудилась в кромешной тьме оттого, что внизу скрипнула дверь. Прислушалась, невольно замирая – но злые аланские собаки, которых она привезла с собой, немного поворчав, утихли, признав своего. Одновременно послышались торопливые шаги слуг, короткий разговор – Анастази узнала голос сына и даже разобрала, что он велит принести вина и чего-нибудь поесть.
Скоро ли рассвет, подумала она, вновь опустив голову на подушку, взглянула в сторону затворенного окна. Хотела было разбудить спавшую на лавке Альму, но передумала.
Словно в ответ на ее вопрос, в монастыре загудел колокол – к заутрене, к новому, полному забот дню. Просыпайтесь, почтенные жители Рес-ам-Варна! А вы, тайные влюбленные, прощайтесь поскорее!
Оборванец из Швальма
Оборванец из Швальма
I.
По градам и весям, храмам и торжищам, убогим лачугам и великолепным замкам идет молва о городе Швальме. Говорят, там всяк веселится дни и ночи напролет, а музыканты и жонглеры играют и дурачатся что есть сил, наперебой. Едва отзвучит месса, глядишь – и вот уже вновь люди снуют от дома к дому, смеются, поют и пьют, спорят и бранятся. Женщины здесь разом теряют стыд, а юноши надевают маски волков, львов и медведей и пляшут на улицах, всячески изощряясь, чтобы удостоиться внимания...
Эти реки мелеют лишь в дни постов да перед особенно торжественными праздниками – затем, чтобы потом разлиться с новой силой, широко, бесстыдно и вольно. Воистину, ты сад земных наслаждений, веселый город Швальм!..
Повозка неспешно продвигалась по заполненным улицам. А женщине, сидевшей в ней, вольно положившей руку на расписной борт, было скучно. Ликование толпы не проникало в ее сердце, и на веселящихся людей она смотрела равнодушно, печально, даже презрительно.
Всюду – огни и цветные флаги, дивные зрелища, представления и веселые песни, хотя и грубые, пожалуй, для глаз и слуха знатной дамы… Однако сюда и едут за солью и перцем, безудержными наслаждениями и всем тем, в чем потом можно будет покаяться. Лихое веселье шествует рука об руку с грехом, а тот – со страхом; и чем сегодня согревается душа, тем завтра будет сожжена.
…Женщиной этой была баронесса Анастази фон Зюдов-Кленце. Порой она отворачивалась от смеющихся лиц и думала – никто в этом городе не знает, что прошло уже три года с тех пор, как Леонхарт, маркграф Восточной марки, поднялся на эшафот. Три года с тех пор, как его сын отрекся от него и склонился перед королем; и принес клятвы, и остался владетелем замка на реке Данув.
Ей часто снился Лео, его руки, красивые плечи, светлые кудри, и она целовала их, радуясь, что хотя бы так может снова быть рядом с ним. И просыпалась в слезах.
Здесь, где он когда-то пел и веселился вместе с горожанами, она заставляла Ханса-возницу кружить и кружить по улицам, время от времени склоняясь к пляшущим и приподнимая мохнатые личины, словно надеялась увидеть под одной из них знакомое, любимое лицо.
Она слышала, как Венке, ее служанка, тихонько подпевает то одной, то другой песне. Возле правого борта повозки ехал Андреас фон Борк, начальник стражи, и баронесса знала, с каким настороженным вниманием он сейчас вглядывается в толпу.
…Вот какой-то человек ринулся к повозке – но нет, мимо. Всего лишь слишком шустрый торговец, из тех, что таскают на себе нехитрый товар – сладкую воду, орехи да пироги с сыром. Андреас опустил руку, невольно дернувшуюся к рукояти меча.
Один Бог знает, сколь трудно дается господину фон Борку это спокойствие, ведь он так любит музыку и знает радость, которую она приносит!
Прошло еще время, прежде чем Анастази остро ощутила бесцельность блужданий, и, наконец, махнула рукой:
– Господин фон Борк, не довольно ли с нас этого веселья?
Тот быстро поднес правую руку к груди, слегка склонил голову, а Венке, резко приподнявшись со своего места, потрепала Ханса за плечо:
– Слышишь ли? Госпожа желает вернуться в дом!
Ханс кивнул, плавно потянул поводья. Альма, вторая служанка, любимица, заботливо поправила накидку на плечах госпожи. Анастази повернулась и взглянула наконец на Андреаса фон Борка. Он ответил быстрым, внимательным взглядом.