– Это так, но я должен…
– И я запрещаю тебе говорить со мной о государе так, будто мы с ним по-прежнему близки. Запрещаю раз и навсегда.
Андреас нахмурился, качнул головой, но возразить не посмел. В свое время он терпеть не мог этого выскочку Лео, бывшего менестреля; к безродному бродяжке из Швальма приязни было еще меньше. Альма придвинула к столу кресло с высокой спинкой и резными подлокотниками, и Анастази не спеша опустилась на него; от широких рукавов ее верхнего платья на Андреаса повеяло еле уловимым ароматом каких-то сладких цветов.
Служанка тем временем подошла к окну и затворила ставни, накинула щеколду; потом села на лавку у стены, чтобы не мешать разговору, взялась за рукоделие.
– И все же, госпожа, – вновь заговорил фон Борк. – Прости мне мою дерзость… накажи, если тебе так угодно, но я должен предупредить тебя. Пусть даже король не узнает обо всем…
Анастази быстро взглянула на него. Андреас понял, что она гневается, и умолк. Но вспышки не последовало, и он продолжал:
– Бог с ним. Меня куда больше заботит, что слухи о тебе распространятся здесь же, среди людей, которые живут на твоих землях и которые должны уважать и бояться тебя…
– Что мне за дело! – она нахмурилась, нетерпеливо дернула плечом, и Андреас фон Борк подумал, что на сей раз все же злоупотребил ее терпением. Однако, выдержав паузу, словно поборов раздражение, баронесса велела продолжать.
– Мне нечего больше сказать, – мягко произнес Андреас. – Я только желаю, госпожа моя, чтобы ты понимала, чем может тебе грозить твоя доброта.
– Доброта! Моя доброта… Хорошенькое ты выбрал слово, любезный господин фон Борк! – она неожиданно рассмеялась, но это был невеселый смех. – Пожалуй, я стану думать, что ты и сам слишком уж… добр ко мне!
– Мне бы не хотелось, чтобы мальчишка стал мечом, нацеленным в твое сердце, госпожа.
– Скорее уж ядом, подмешанным в вино…
…Да, он совсем не похож на Лео, думала она про Йенса, за исключением удивительного внешнего сходства. Лео не заслуживал доверия и, быть может, даже любви, но был умен и чувствителен к красоте и искусству. Умел слагать песни. Поднялся на вершину от самой земли, и получил из рук короля владения и титул. А этот… Красивое вместилище похоти, жадности и гордыни. Глуп и заносчив, худшее сочетание из всех возможных.
Впрочем, чего еще от него ожидать? Ведь он так юн и совершенно невежественен…
Баронесса вздохнула и движением руки велела Андреасу идти.
На следующий день Йенс вновь покинул Ковенхайм, и вновь воротился много позже часа тушения огней. Направился прямиком в каминный зал, где Анастази вместе с Альмой и несколькими служанками коротала вечер за вышиванием. Вошел, поклонился баронессе, повалился на широкую, накрытую бархатным покрывалом скамью. Анастази встревоженно взглянула на него, но по тяжелому, хмельному – такому узнаваемому! – взгляду поняла, что он всего-навсего пьян, и велела всем служанкам, кроме Альмы, выйти. У полуоткрытой двери замер Андреас, кажется, впервые готовый пренебречь приказом госпожи, если та вдруг пожелает остаться с этим проходимцем наедине.
– Я не дозволяла тебе покидать замок.
Йенс с блаженной улыбкой подгреб под голову одну из расшитых цветами подушек, лежавших на скамье.
– Я просто немного прогулялся.
Он протянул ей навстречу руку. Анастази быстро взглянула, отдернула поднятую было ладонь.
– Где твой перстень, Йенс?
Он посмотрел на свою руку так, словно видел впервые.
– Перстень, – повторила Анастази. – Золотой, с синим сапфиром, на котором вырезана фигура менестреля, играющего на арфе. Где он?
– Разве я не могу делать со своими вещами, что захочу? Это всего лишь металл и камень, милая госпожа моя, неужели это так важно для тебя?
– Это не всего лишь вещь, – медленно сказала Анастази. – Это подарок, а подарками принято дорожить.
Краем глаза она уловила движение – это Андреас фон Борк сделал шаг вперед, и в его опущенную руку словно сам собой скользнул короткий хлыст. Йенс, развалившись на скамье, смотрел снизу вверх, чуть улыбаясь. Кажется, ему хотелось перевернуться с боку на бок, точно коту.
В трактире он недурно провел время – пил, пел, отплясывал с одной бойкой девицей. У нее была зеленая юбка и серые чулки… или наоборот, серая юбка и зеленые чулки?