Что же до письма, то он сразу уразумел, что это дивное ремесло ему не по мерке. Рука то дрожала, то была как деревянная, и на восковой доске выходили одни каракули. С пергаменом обстояло не лучше – и драгоценных чернил Йенс больше расплескивал, чем писал. И даже гордость оттого, что он может кое-как вывести на листе свое имя, скоро потускнела, так как прочие слова ему почти не давались; он то путал последовательность букв, а то и вовсе забывал, как некоторые из них рисуются.
Увлекшись, он прочертил пальцем в воздухе что-то корявое – Йенс, – старательно шевеля губами, беззвучно называя каждую букву. Венке, сидевшая с рукоделием на длинной скамье у стены, заметила это и усмехнулась. Йенс уронил ладонь на колено, не зная, что лучше – отделаться улыбкой или попытаться за себя постоять. Всю радость как ветром сдуло. Гадкая девка, умная и смазливая, но и ядовитая как волчье лыко.
– Чем тут руками разводить, – негромко и совсем не сурово сказала Венке, подавшись к нему. – Лучше помоги мне распутать эту пряжу… Да не растопыривай так пальцы, ну ведь знаешь же!..
Йенс молча исполнил, что она просит, хоть ему это было и не по нраву. С другой стороны, если посмотреть эти диковинные цветные миниатюры в книгах госпожи – так там изображенные благородные юноши вовсю помогают дамам в таком же точно деле, а еще подносят цветы, целуют подолы платьев… Так ему ли, оборванцу, рожу кривить?..
Госпожа снова обернулась, снова посмотрела на него с легкой улыбкой. Белый пес у ее ног лежал, прикрыв глаза, положив голову на передние лапы, но уши его вздрагивали, чутко ловя каждый звук.
Пока Венке сматывала нитки, Йенс сидел неподвижно, разглядывая расписанную цветами и птицами стену насупротив себя. Раньше этакую красоту ему приходилось видеть только в церкви, и, оказываясь в этом зале – да что там! – всякий раз, открывая утром глаза, он чувствовал себя как в райском саду – ведь в опочивальне госпожи тоже цвели по стенам цветы, оплетали чуть выступающие полуколонны у входа, забирались на потолок. Маленькая комнатка, которую она ему определила неподалеку от своих покоев, была украшена куда проще, да и обставлена скудно, но все равно уютней любого жилья, в котором ему раньше приходилось бывать…
Когда колокол капеллы отметил девятый час***, с делами было покончено, госпожа отпустила управляющего, велела принести еды и вина. Венке подала ей теплую накидку, расшитую по краю цветной тесьмой, согретую у огня. Госпожа укуталась, зябко повела плечами. От окна и вправду вновь повеяло холодом – видно, ветер переменился и теперь силился одолеть тепло замкового очага.
– Иди, мальчик, сядь ближе ко мне, – сказала она. Служанка тем временем внесла кушанья, от которых шел теплый, густой пар и дивный аромат – мяса и свежего хлеба, сыра и изысканных приправ. – Угощайся, это тебя согреет… Слышал ли ты наш с господином Неттелем разговор?..
– Слышал, госпожа, да мало что понял, – честно признался Йенс, следя взглядом, как служанка расставляет на столе блюда и плошки. – Пока про землю да поля разговор вели, еще куда ни шло, а дальше…
Он смущенно пожал плечами, а она улыбнулась.
– Наука не дается сразу, Йенс, однако плоды ее весьма полезны.
– Тогда, верно, это как дорога в горах, госпожа, – ответил он, и сам подивился тому, как неожиданно складно прозвучали его слова – совсем не чуждо этим богатым покоям. – Трудно, опасно и все ноги собьешь, пока доберешься, но зато если встать на краю скалы да поглядеть вокруг – аж дух захватывает! И кажется, будто летишь…
– Вот как! Я не знала, что тебе довелось странствовать. Расскажи, – она мягко поманила его к себе, и Йенс придвинулся ближе. Кубок с подогретыми вином словно сам оказался в его руке.
…До сего года он лишь однажды покидал Швальм – вместе с компанией бродячих музыкантов добрался до Таргау, провел там осень и зиму, а когда началась весна и они вернулись обратно, дальше с ними уже не пошел.
– Отчего же? – спросила госпожа, с неподдельным вниманием слушавшая его нехитрый рассказ.
– Далёко очень, а дорога… дорога меня не манит, моя госпожа. Я человек мирный и тихий, а в путешествии надобно быть зубастым как волк, не то загрызут… – он неожиданно улыбнулся. – К тому ж они нашли другого жонглера, толковей меня. Он и вирши кой-какие слагать умел, и по канату ходить, и с огнем играть… а у меня от одного вида душа в пятки. А учить собаку да козу разыгрывать сценки у меня так и так не получалось…