– Что гневить Бога, он и так гневается на нас – слышите, какая непогода?.. – не унимается и его жена. – Или вам мало этого?!
За стенами постоялого двора и вправду глухо раскатывается гром, дождь хлещет по стенам и крыше. На полу возле самой двери – мокрые потеки.
Йенс презрительно отмахивается.
– Не стану я с ним пить! Да еще и твое пойло! Я досыта натерпелся, и теперь все забыть?!! Пусть убирается!..
– Я не хочу ссоры, – доносится до него голос капитана королевских лучников, и Йенс с ненавистью смотрит на него, силясь разглядеть отчетливей, – но в полутемном, задымленном зале взгляд выцепляет только пятно светлых кудрей, да лицо – другое пятно, чуть ниже и чуть темней, – да еще серый дорожный плащ.
– А, разговорился!
– Говорю же тебе, юноша – оставь меня!
Отворачивается! Неужели этот грозный человек, знатный человек, носящий меч и доспехи – такой трус?..
– Ну так и поезжай себе дальше, слышь! Это не единственный трактир на дороге! И незачем за мной следить, я все равно не вернусь, так и передай этой… твоей госпоже!
Он ненавидит фон Борка так сильно, что, кажется, одной своей ненавистью, тяжеленной как камень, может убить.
– Это ты, ты во всем виноват! Если бы не ты, то она…
И так сладко оттого, что не нужно больше бояться – ни самого фон Борка, ни большого белого пса госпожи…
А ведь он, Йенс, так любил ее!.. И как она с ним поступила!..
Он подскакивает к фон Борку, замахивается, бросает какие-то слова, какие и сам тотчас же забыл, но только ясно, что страшные, злые. Ему не хватает дыхания – и разумной мысли, – высказать все именно так, как хотелось, как теснилось в груди, как жгло и душило, пока он добирался сюда, – зато в удар он вкладывает всю свою силу и всю злобу.
На миг кружение останавливается. Наваливается вязкая, тоскливая тишина.
Йенс отшатывается, а потом как будто наталкивается на что-то, и это что-то сбивает с ног, отшвыривает супротив его воли, вышибает дух. Как в мудреной игре, где по расчерченной квадратами доске двигаются фигурки слоновой кости, украшенные драгоценными камнями – короли и простые воины, диковинные звери, прекрасные женщины вроде хозяйки Ковенхайма, и у всех свое важное дело, свои правила… И каждого можно тронуть, взять в ладонь, а то и вовсе сместить с доски…
Госпожа очень хотела обучить его сей игре, такой у нее был каприз. Зачем? Разве только посмеяться над мужланом-невеждой?..
Шаг превращается в полшага – скомканный, нелепый, вывихнутый. Взмах руками. Звук. Тьма.
Йенс опрокидывается на покрытый грязной соломой пол легко, (словно на…) как опрокидывался на подушки после соития.
И остается неподвижен, раскинув руки, словно невиданная, прекрасная кукла; белки глаз тускло блестят из-под полуприкрытых век, длинных пушистых ресниц. Светлые волосы намокают, погружаясь в зыбкое, блестящее озерцо крови, растекающейся у виска.
VIII.
…Андреас фон Борк в сопровождении нескольких воинов прибыл в трактир всего лишь часом позже. Йенса только-только успели перенести из общего зала в маленькую комнатушку возле кухни, присыпали песком лужу крови у самого очага. Начальник стражи постоял возле длинной скамьи, на которой лежало тело, потом быстро, словно что-то вспомнив, откинул ветхое покрывало.
На пальце царапины, перстня с сапфиром нет. Рана на боку – пустяк, от таких не умирают. Во всяком случае, не так скоро… А вот голова вся в крови. Куда-то подевались кинжал и украшенный серебром пояс, и наверняка еще что по мелочи, но, видит Бог, это даже к лучшему.
Ах, вышло нехорошо. Они не сразу напали на его след – решили, что он подался в Патсвальк, а он поехал по дороге на Керптен. Сделали крюк, потеряли время… От переправы гнали что было сил, а по пятам катилась мгла – словно знала.
Они мчались быстрее нее, быстрее ее подельника-ветра – и все же опоздали.
Что ж, как нажито, так и прожито. Свою чашу щенок испил сполна.
– Кто его так?
– Не знаю, мой господин, – трактирщик переминался с ноги на ногу, точно никак не мог решить, остаться ли ему на месте или бежать прочь; все поглядывал на королевские гербы на одеждах ратников. От него несло потом и пивом. – Имен-от я не спрашиваю, а люд всякий бывает… В моем деле надобно хорошо знать, что спрашивать, а что – нет. А то ведь и спалить могут…