– Могут, могут… – Андреас фон Борк задумчиво покачал головой; пальцы привычно выплясывали на рукояти кинжала. – Так что он, молодой, старый? Как был одет?
– Молод, мой господин, – с готовностью и испугом закивал трактирщик. – А одет… Ладно одет, хорошо. Опрятно, как благородному господину и полагается.
– Ясно все, – Андреас пристально посмотрел на трактирщика; тот сразу потупился, как и полагается простолюдину в присутствии человека знатного. – Ты ж не вчера на свет родился. Что не разнял?..
– Так ведь нечаянно вышло-то, господин мой! – с отчаянием воскликнул толстяк. – Повздорили они… Драться стали, ножи похватали, тот его вроде бы как толкнул, а молодой господин возьми да и оступись… Да и по сердцу сказать, как бы… перебрал немного, да… Все кричал, будто обидел его кто, да какого-то Борка, кажись, поминал… Ох, горе какое… Он и заплатил-то мне вперед, с лишком… Я-от сразу велел тело… молодого господина то есть, в комнату перенести, как знал, чтоб не вышло чего. А тот, другой господин… – он запнулся; запутался в господах, насмешливо подумал Андреас. – Плащ на нем был серый, дорожный, а под ним вроде зеленое что… И серебром шито. А знаков там каких или чего еще – виноват, не приметил…
Что ж, как видно, гость и не собирался задерживаться надолго – так, согреться, поесть, подремать у огня, пока слуга кормит и чистит коня…
А госпожа, видно, предчувствовала недоброе. Промучившись сутки, все же решилась отправить людей вдогон за мальчишкой.
«Он глуп, как ни прискорбно, – сказала она; Андреас почти наяву услышал ее негромкий голос. – К тому же отчаялся и чувствует себя обманутым. Бог знает, что он может наговорить или натворить…»
Она помолчала, а потом добавила:
«Я бы не желала, чтобы что-то сомнительное, если, паче чаяния, оно случится, произошло на моих землях. Также я не хочу, чтобы он обосновался где-нибудь поблизости. Есть места в нашем королевстве, куда ему вольно держать путь. Пусть туда и направляется…»
Андреас не стал спрашивать, как поступить, если молодой дурак заблажит, а баронесса не пожелала уточнить – стало быть, оставляла решение на его, Андреаса фон Борка, усмотрение.
…– У него было довольно серебра и хороших вещей, – нарочито размеренно сказал он трактирщику, указывая на тело Йенса – так, чтобы стало понятно, что знает и о поясе, и о кошеле, и об остальном. – Ну да Бог с ними… Одно только мне нужно – перстень с его руки. Ты же утром иди к священнику, пусть мальчишку отпоют как полагается и схоронят на хорошей земле.
– Я не знаю ни о каком перстне, господин, – проговорил трактирщик. – Да и не до того мне тогда было-от…
Его жена, склонившись едва ли не к полу, зачастила:
– Господин мой, да вы поглядите, какой здесь сброд собирается порой, сердечное мое слово!.. На них взглянуть-то лишний раз срамно!
– Взглянуть срамно, а монету взять не брезгуете, – процедил Андреас. Начинала болеть голова. – Так ведь и погорельцем по дорогам скитаться – срам. Ни почета, ни уважения…
– Неси что господин велел, говорят тебе, – пробурчал старший из воинов.
Андреас смотрел на трактирщика. Тот столь же упорно молчал, уставясь себе под ноги.
Вдруг махнул своей жене, и та метнулась прочь из зала, в сторону кухни. Сразу же вернулась, торопливо склонилась и протянула Андреасу развернутую тряпицу, в которой лежал перстень. Андреас брезгливо посторонился, знаком велел забрать у нее сверток. Старшина взял, внимательно осмотрел перстень, подал фон Борку. Тряпицу швырнул обратно трактирщице – женщина снова склонилась, сжалась в комок:
– Милостивый господин, не погубите!.. Богом молю, не погубите! Ведь кроме этого трактира ничего у нас нет, совсем нет… О, господин мой, будьте милосердны!..
Андреас еще раз взглянул на перстень, аккуратно потер о рукав тускло блеснувший камень, развернулся и пошел к выходу.
– Так про священника не забудь, слышь, Бочка, – сказал за его спиной старшина.
Уже на рассвете, когда добрались до соседнего селения, начальник стражи коротко рассказал о случившемся фогту. Тот, в свою очередь, затеял было угощение, однако Андреас решил, что задерживаться не следует. Наскоро подкрепившись хлебом, сыром и рейнским вином, поехали дальше. Уже рассвело, и земля жила свой новый день: в вышине звенели жаворонки, вилланы трудились в поле. Монах вел в поводу смирного ослика. У самой переправы показалась вереница повозок и телег, сопровождаемая множеством всадников – верно, купцы.