У нас давно всё на двоих: еда, постель, дела, чувства, мысли, цели, радость, боль. Самый родной, бесценный мой человек, понимающий меня всегда без слов, по умолчанью.
Я чувствую его руку в моих волосах, поворачиваюсь и обнимаю его, желая принять в себя все его тепло, его силу, его запах. Он тоже крепко прижимает меня к себе, и мы стоим так бесконечно.
Антон, мой Шквал, всегда так понимающий меня, как свое сердце…
… сейчас меня не понимает.
Это прощание.
***
Рано утром, пока Антон еще спит, я варю кофе и бужу Алису.
Вызываю нам такси.
Оставляю Антону записку о том, что еду вместе с дочкой, погощу денек-другой.
Едем на вокзал, я провожаю дочку, мы делаем селфи на прощание.
Заезжаю в гараж, переодеваюсь, беру давно заготовленный рюкзак. И снова на вокзал.
Ожидая “северную” электричку, опускаю письмо для мужа в почтовый ящик. Зная Антона, мне нужно форы хотя бы два-три дня.
Я еду.
Мелькают потускневшие названия станций над опустелыми перронами.
Кордон…
Вышки блокпоста…
Заросшие тропинки…
Проржавленные знаки радиационного аларма…
Я иду, Монолит!..
***
… Я представляла конечную цель своего пути - 4-й блок - совсем иначе. По описаниям. Дверь сбоку, длинные проходы по этажам, подвальные сырые коридоры. Аномалии. Перестрелка с таинственным отрядом Хранителей - теми “монолитовцами”, что остались на ЧАЭС после отключения Радара…
А передо мной была дыра.
Словно какой-то великан пробил коробку здания копьем почти насквозь.
К моему приходу.
Черный тоннель, в глубине которого мелькало голубое сияние.
Я подходила медленно, словно хотела прожить этот путь за отдельную жизнь. Под ногами хрустели осколки плит, под ветром тоннеля дышала арматура с нанизанными на нее кусками оплавленных панелей, качались обрывки кабелей, шевелилась пыльная мгла в глубине конструкций изуродованных стен.
Он приближался – огромная стена изумительно красивого голубого света. Это был чистый свет, живущий сам по себе, вовсе не кристалл и не глыба чего-то материального, светящегося изнутри. Иногда внутри этого потока света пробегали волны, создавая впечатление игры отблесков на стеклянных гранях – но и только.
Чем ближе я подходила, тем сильнее захватывало дух от этой красоты. Наконец, я замедлила шаги и остановилась. Запрокинула голову, созерцая Монолит.
- Твой путь окончен, человек! – раздался низкий Голос, заполнивший собой всё пространство. – Я исполню то, что ты пожелаешь. Скажи свое заветное желание!
- У меня его нет, - ответила я и улыбнулась. – Я пришла сюда не за этим.
Монолит молчал.
Я огляделась по сторонам, скинула с плеча ремень АК и села на землю перед Монолитом.
- Что же ты хочешь, человек? – наконец произнес Голос.
- Я пришла, чтобы спросить тебя: а что ты хочешь, Монолит? Какое твоё заветное желание?
Монолит все также истекал светом. Он был настолько прекрасен, что его можно было созерцать вечно. Стены мрачного тоннеля совершенно терялись в голубом сиянии.
- Никто еще не задавал мне такой вопрос, - произнес Голос. – Люди, приходящие сюда, говорили только о своих желаниях.
- Не сомневаюсь! – воскликнула я. – Но я его задала. У тебя должны быть какое-то желание и какая-то цель в этом мире, отличные от желаний и стремлений тех, кто сюда шел, доходил или не доходил. Потому, как если и ты хочешь денег, власти и бессмертия, то я не знаю, достоин ли этот мир Чуда вообще.
- Да, обычно люди желали именно это.
- Обычно? Значит, был все-таки кто-то, пожелавший иное? Воскресить близкого человека? Изменить прошлое?..
- Тот человек попросил дать счастье всем людям, живущим на планете.
- Ой, что-то мне подсказывает, что это желание ты не исполнил…
- Я спросил того человека: «Что такое счастье, чтобы его дать всем?»
- И?.. И?!
- Он не смог ответить, хотя очень старался.
Я хлопнула себя по коленям.
- Вот именно! И ведь ты тоже пытаешься сделать это – дать людям счастье! Каждому и даром! Но как тебе понять нас и наше счастье?.. Мы отправляем к тебе Рябчиков, ты посылаешь нам Тимонов, мы убиваем Тимонов и снова посылаем к тебе Рябчиков… Скажи же, Монолит, своё заветное желание! Такое, которое могла бы исполнить я, человек.
Голубое сияние, прекрасное, как летнее небо в раннем детстве, заполонило собой вселенную. Я поняла, что всегда хотела именно этого! Служить великим целям Монолита! Любоваться им, быть рядом с ним, быть его частью…
- Стой, Монолит!
Сторонний голос вклинился в эту гармонию моего восхищения Исполнителем Желаний. Уже чужой и еще знакомый. Я обернулась, пытаясь разглядеть сквозь голубые всполохи в глазах того, кто тут пытается мешать. Увидела только силуэт на фоне светлой арки выхода из тоннеля. Силуэт быстро приближался.
- Ты не заберешь ее, Монолит. Она принадлежит мне.
- Это ее желание, человек! – ответил Голос.
- Нет, Монолит, она еще не произнесла свое желание! Только спросила твое. Но, если ты этого хочешь, давай проверим – ее ли то желание, которое ты предлагаешь за него считать.
И я увидела… нет, я очутилась полностью в том дне, когда впервые проснулась рядом со Шквалом. Когда осознала и его, и себя в это утро первого нашего дня. Какую я испытала тогда радость – чувство, редчайшее в Зоне, как артефакт «Ночная звезда»! Радость так близко видеть эти глаза, лучащиеся улыбкой, трогать кончиками пальцев крылья носа, контур губ, щетину подбородка, родинку на скуле. Радость чувствовать ласкающую мои волосы руку и по-кошачьи млеть от удовольствия. Потом он задает этот вопрос: «Тебя не напрягает, что я… кто я…», и я отвечаю снова: «То, что может меня напрячь – в тебе или в ком-либо другом – я уже озвучила вчера». – «Только это?» - «Только это.»
И я увидела еще… и снова оказалась там – на нашем венчании в полуразрушенной церкви на болотах. Идея, целиком принадлежащая Антону, против которой я не решилась возражать, хоть до конца не понимала, что им движет. То место, и правда, было необычное – во-первых, внутри радиации не было ни на миллирентген, хотя все стены и кровля были в щелях, а снаружи фонило как обычно, во-вторых, внутрь никогда не заходили ни бюреры, ни снорки, ни кровососы, ни псевдопсы. Точнее, на крыльце следы иногда обнаруживались, а вот внутри – ни разу. Венчал нас Доктор, который когда-то, еще до Зоны, оказывается, был священником. По крайней мере, это хорошо объясняло его вселенскую доброту и личное мужество, с которым Доктор приходил на помощь страждущим. Что я запомнила с того события? Эйфорию от слов, что теперь никто не сможет разлучить нас с Антоном. И еще - множество горячих острых солнечных лучей, льющихся из дыр на ветхой крыше…
И еще я увидела Антона, дочку и себя в кабинке колеса обозрения, где отважная пятилетняя Алиска, которой сам черт всегда был не брат (в маму - утверждал Антон, в папу - парировала я), цепляется за поручни и обозревает мир, визжа, как свиристель, не замечая, как мы целуемся, подавшись за ее спину…
Видения погасли. Я снова была внутри саркофага, перед сияющей стеною Монолита.
А между мной и Монолитом в защитном комбинезоне «Сева», со старым рюкзаком и винторезом стоял Антон. Офицер спецназа, добровольно пошедший на мутации, чтобы спасти из аномалии обречённых людей, сумевший отбить у Зоны город Лиманск, сейчас стоял перед сердцем Зоны лицом к лицу, сражаясь за свою любимую.
- Монолит, - сказал Антон, увидев, что я подошла и встала сзади, сжав рукой его плечо. – Давай по правилам. Я пришел. У меня есть заветное желание. Я здесь впервые, так что желание мое законное. И я хочу, чтобы ты его исполнил.
- Скажи свое желание, человек, - ответил Голос.
- Желаю, чтобы ты оставил ее душу, ее сердце, ее мысли. Отпустил нас из Зоны и дал по-человечески дожить в мире людей. Исполни же мое желание, Монолит!
***
И стало… так.
Разве что Антон забыл про мои сны.
Во снах снова и снова приходит ко мне Монолит.
Наверное, потому что человеку невозможно жить без веры в Чудо.