Двое бандитов неспешно двигались навстречу, третий дрейфовал вбок, с вполне понятной целью отрезать жертве дорогу к отступлению.
На их самодовольных мордах расцветала грязная ухмылка – животная радость предвкушения легких развлечений и не менее желанной лёгкой добычи.
Однако никто из них даже предположить не мог, какая радость охватила меня!
Поведя плечами, я мягко «слила» на землю винтовку и рюкзак, откинула капюшон ветровки. Вместо прежней спаленной гривы на моей голове «красовался» мальчишеский «ёжик», но я знала, что он не так уж сильно портит общий вид, скорее, даже придает определенный шарм.
Я пошла бандитам навстречу, улыбаясь всё шире и шире. Ликование захлестывало меня пьяной волной.
- Вот вы-то и нужны мне, ма-а-альчики! – с придыханием звериной самки мурлыкнула я.
Кабаны застыли, соображая… Сообразили быстро.
- Вот же чмарочка! – загоготал один. – Соскучилась в Зоне по кайфу, лапуля?.. Пацаны, наш вечер!!
Расстегнув куртку, я подошла вплотную к одному из них, прижавшись всем телом к здоровенной туше, плотно заскользила ладонями по плечам и толстой потной шее. Сзади меня ухватил за талию второй, притянул мои ягодицы к своему паху, одновременно опытными движениями проверяя отсутствие в моих карманах ещё какого-либо оружия. Третий сопел уже тоже в зоне тактильной досягаемости, постанывая от предвкушения. Однако первому совсем не понравилось посягание корешей на его право первости, он начал орать на них, обдавая вонью рта всё пространство вокруг, и получая что-то соответствующее в ответ.
Не размыкая на шее кавалера плотных объятий, я расстегнула левой рукой на правом запястье пуговицу, а затем и еще один клапан. Тоненькая моя Кобра скользнула из рукава рубашки на шею бандита, описала легкий полукруг…
…«Кавалер» мгновенно замолк, захлебываясь кровью, фонтаном ударившей из перерезанного горла. Я подалась резким финтом вниз и вбок, рассекая брюшную полость стоящего позади второго, швырнула его обмякшее тело на третьего, а через мгновение уже поворачивала клинок в печени последнего отморозка.
Выпрямилась.
Адреналиновые волны сотрясали всё тело.
Я запрокинула лицо в небо, с трудом удерживая рвущийся с губ вой. Я знала, что последует через мгновение, и это был вовсе не победный вой. Лицо возникло из подсознания, как возникало всегда, когда я убивала бандитов, сделав это едва ли не главной своей миссией в Зоне. И лишь только дорогое лицо вновь устремило на меня из вечной вечности свой грустный, без укора, но чуть растерянный и удивленный взгляд, рванулись слёзы…
«Прости!.. Я не успела тогда!.. Не смогла… Прости-и!! Я вывернула бы себя на изнанку, если бы это могло хоть что-то изменить… Прости… Прости-и!!»
…Но вокруг была Зона, был «Юпитер», совсем не то место, где можно было позволить себе рыдать и раскисать. Я знала, что скоро наступит тяжелейшая депрессия – расплата за почти наркотическую зависимость от адреналина подобного рода, но были еще дела, которые нужно доделать, а для этого необходимо как минимум остаться в живых.
Поэтому я стиснула зубы, вытерла лицо, срезала с курток бандитов эмблемы их группировки – оскаленные псевдособачьи морды - собрала свои вещи и быстро прошла дальше на Янов.
***
В баре станции Янов было, как всегда, шумно и людно. Я прошла, не снимая капюшона и повязки с лица, прямиком к стойке. На традиционный приветственный возглас Гавайца вяло помахала рукой и показала ему сложенные средний и указательный. Он тут же достал стакан и плеснул в него на два пальца водки. Я подвинулась в дальний угол стойки, сгрудила туда оружие и рюкзак, приняла в себя жидкость и, по-прежнему не обращая ни на кого внимания, стала изучать стену за спиной Гавайца.
За что люблю я этот бар и этого хозяина, так это за то, что общительный и жизнерадостный Гаваец никогда не лезет в душу, если видит, что клиенту худо. Клиент должен дозреть сам, и если забивается он весь такой черный в угол, не вынимая морды из намордной банданы, то золотое правило умного бармена – не трогать человека и не давать никому его потрогать. Только подливать по первому знаку. И второе, что в этом баре хорошо – не вешает Гаваец на стены плохо сделанных муляжей тошнотворной местной фауны. Теплился у него на стеллажах домашний огонек старого полевого фонаря, переливаясь отблесками на стенках бутылок, да кое-какая амуниция пылилась, создавая мирное впечатление салуна времен освоения Америки первыми колонистами.
Медитировала я так на стенку некоторое время, и вдруг услышала неподалеку голос, странно знакомый, цепляющийся за какие-то ниточки души. Потому повернула голову и глянула. И глаза на меня тоже знакомые смотрели – на прежнем жестком лице, только взгляд их уже не был таким жестким.
- С возвращением! – сказал наёмник Шквал.
И тут я растерялась.
Со мной такое вообще редко бывает. С одной стороны, это, пожалуй, единственный, с кем я поддержала бы сейчас беседу, с другой – в виду последней информации от Комбата – не представляла я, о чем могу позволить себе даже думать в его присутствии.
И я включила свой нейтральный вариант ответа. Повернулась к Гавайцу, подтолкнула к нему стакан и сказала:
- Налей еще мне и моему другу.
Гаваец стакан принял, но дальше посмотрел почему-то на Шквала. А еще дальше нырнул на пару секунд под прилавок и извлек оттуда пузатенькую бутыль с коричневой жидкостью. Разлил из нее в два стакана по четверти стакана.
- За мой счет, - промолвил Шквал. – Компенсация за события у Выжигателя и за друга.
Коньяк. «Золотая валюта» Зоны… А коньяк-то я как раз и не люблю. Клопомор, по мне. Если уж нет хорошего вина, предпочитаю простую водку.
Ну, покачала я стакан. И глотнула. И вдруг зажмурилась. Увидела… темные, цвета шоколада деревянные стены, перила веранды с балясинами, разрезанную спелую дыню и букет полевых цветов на столе, заливающий все кисель густого лимонного вечернего света, в котором чей-то смех порхал, как бабочка по лужайке…
Так. Первый и последний раз я это пью! Не хватало мне ещё и второй наркотической зависимости, чтобы работать в дальнейшем только на коньяк Гавайца… который, похоже, и не коньяк вовсе…
- Спасибо. Кэп, разгрузи меня, да пойду я себе дальше.
Отошли мы с хозяином в его лавку, выложила я ему собранные за рейд артефакты, вяло поторговалась, затоварилась необходимым, - все нарочито неспешно. Хоть предстоящая дорога к ночи становилась куда опаснее, но это была моя дорога и пройти ее я хотела в одиночку. Не то, чтобы кто-то рвался мне в попутчики, но…
- Азот тебя спрашивал, Судьба, - заметил Гаваец. – Что ты ему обещала?
- Что обещала, не нашла еще. В других местах поищу. Привет пока передавай.
- Где ночевать-то будешь? – озаботился бармен. – Ночь на пороге. Если что, я замок-то на спальную комнату приделал, будет теперь тебе там безопасно, как в сейфе!
- Дома я ночевать буду, друг Гаваец. Хорошие девочки дома ночуют.
Вышла я с Янова, как зашла – молча и с капюшоном на глазах. Кое-кто даже в таком облике меня узнал, судя по неуверенным окликам, но я только руку подняла и воздух пальцами пошевелила, мол «всем привет и всем пока!».
***
Платформа станции Янов, если слегка прищуриться, чтобы не замечать разбитые плиты, беснование откормленного «электрода» у столба и безжизненность слепых вагонов на путях, - одно из самых романтических мест в Зоне. Когда-то я любила, выходя из бара, на несколько минут здесь останавливаться, воображая, как девчонка, что Зона – это только сон, а я жду поезда, который увезет меня отсюда в оранжевый закат, в прекрасную страну, где в теплых летних сумерках из окон так уютно пахнет жареным, звучат заставки любимых мультиков, а дома я увижу снова маму. И папу…
Любила до тех пор, пока с вот этой самой станции не начался крестный путь Тимона.
Я обогнула станцию со стороны “Юпитера” и пошла через холмы в направлении блокпоста. Там, видимо, сейчас был пересменок, потому что не встретила я ни души, чему была только рада. Поднялась на холм, спустилась в небольшую низину у трех корявых тополей.