Господина Крэмер лично заботился о том, чтобы все школьные показы получались точно по секунде; он не разрешал себе никаких ошибок, но у него ведь конечно не было паники перед выступлением и ненужно было блевать на все кнопки находящиеся перед ним. Я же напротив с удовольствием согнулась бы пополам от боли в животе. Но когда я снова услышала нарастающие аплодисменты, в то время, как предыдущая группа вышла ещё раз на сцену и поклонилась - Софи должна была быть среди них в её ярко-красной пышной юбке, их темой были пятидесятые годы, мою тошноту внезапно заслонило другое, более сильное чувство.
Как по команде я выпрямилась и почувствовала, что мои глаза начали пылать, тёмно-зелёные, как изумруды, которые освещаются солнцем. Я хотела выйти туда. Да, я хотела этого!
Я даже не могла дождаться. Только что, это были не мои аплодисменты, но следующие будут предназначены нам ... Сеппо, Сердану, Билли и мне. Нашей группе The Fab 5.
- Я желаю вам удачи, дорогие. Ни пуха, ни пера! - Господин Мэй бросал нам воздушные поцелуи, а потом поднял оба больших пальца вверх, жест, который выглядел так смешно, что заставил меня засмеяться, а этот смех нестерпимо усилил желание броситься на сцену.
Тем не менее, слёзы были так близко, что мне пришлось сморгнуть их. Это были не слёзы грусти. Нет, это были слёзы от эмоций. Я была тронута нами, нашими амбициями, нашей дружбой и нашим сумасшедшим планом - и нашим невидимой связью, которая сплотила нас вместе. Наша мечта, которую мы чуть не забыли. Паркур.
Теперь раздался голос господина Рюбзама, и постепенно в зале становится тихо. Он объявлял нас. Внимательно мы слушали. Также и господин Мэй тихо ждал, так что я могла слышать, как скрепит кожа его новых кроссовок (розового цвета!).
- Уважаемые девочки и мальчики, уважаемые родители, уважаемые коллеги, сегодняшний вечер показал нам, какой большой творческий потенциал скрывается в нашей школе и поэтому мне почти грустно объявлять вам о последнем акте спектакля проектной недели этого года. Ученики, которых вы сейчас увидите, работали особенно усердно над своим номером и последние несколько дней проводили в школе время до позднего вечера, чтобы предать своему шоу последние штрихи.
Пять тёплых, немного потных пальца взяли меня за руку - это был Сеппо, и при мимолётном взгляде в сторону я увидела, что мы все вчетвером держались за руки, ребята и я. Казалось, будто через нас проходит лёгкая, освежающая энергия, в то время как мы неподвижно стояли и слушали речь господина Рюбзама.
- Прежде чем я покину сцену, хочу ещё выполнить просьбу единственной девочки в этой группе - Люси Моргенрот. Она настоятельно просила меня об этом в письме. Слова, которые я теперь прочитаю, написала она сама, и я продекламирую их, не сокращая, и без комментариев.
Шипя, я выдохнула. Опять? О, пожалуйста, Леандер, только не снова! Что там будет на этот раз? Он ведь итак уже приводил меня во всевозможные неловкие ситуации: любовное письмо, которое я никогда не писала, оду о растительности на теле Джонни Деппа, дурацкое предложение по поводу проекта, за которое мне придётся платить через несколько секунд. Что ещё оставалось, чем он мог меня опозорить? Теперь я услышу его наказание за то, что сказала «нет» по поводу паркура - можно сказать пропитанное ядом прощание? Сеппо зажал мою руку сильнее, как будто догадывался, что я размышляла над тем, чтобы в последнюю минуту всё-таки передумать и смыться.
Но господин Рюбзам начал уже говорить, а моё любопытство победило инстинкт бегства. Да, я хотела знать, чем Леандер в этот раз выставит меня напоказ.
- То, что я сейчас скажу, должен услышать каждый и каждый поразмышлять над этим. Не зависимо от того, какие ходят слухи и неприятные сплетни. Есть учитель, без которого наше шоу было бы невозможным, потому что он, с самого начала, поддерживал нас своим энтузиазмом и компетенцией и своей верой в нас. Господин Мэй.
За мной раздался сопение, но я не могла истолковать - от ужаса или из-за того, что он расчувствовался? В тоже время я поняла, что совершенно забыла о моём обещании по отношению к нему из-за чистого волнения перед выходом на сцену. Я же ведь хотела что-то для него сделать. А теперь за меня это делал Леандер?
- Господин Мэй человек, который стал нам дорог. У него так много особенных сторон. Его утончённый нюх на женские и мужские духи, например.
Господин Рюбзам запнулся, потом прокашлялся и продолжил читать, в то время как цвет моего лица мог бы поискать себе подобных в косметическом чемоданчике моей мамы. Я предполагала, что он вишнёво-красный.
- Никто так не восторгается Дэвидом Бекхэмом, а его многочисленные компактные диски групп Pet-Shop-Boys, Take-That и Erasure говорят о его претенциозном вкусе в музыке. У господина Мэй есть не только вкус в моде и ухоженный внешний вид, нет, он также всегда прислушивается к нуждам своих учеников и может одинаково сопереживать как с ребятами, так и с девочками. Он любит мюзиклы и оперу, печёт превосходные яблочные пироги и не перестаёт удивлять нас своими экстравагантными замшевыми кроссовками. Это его восприимчивость и честолюбие, которые делают его незаменимым учителем и коллегой. И он никогда не позволит ученице упасть с турника. Лучше он затормозит её всем телом и таким образом рискнёт своей карьерой. Было бы желательно, если бы господин Мэй в будущем обращал больше внимание на разумную, хорошо сидящую, спортивную одежду, но он такой учитель, без которого наша школа не может и не должна обходиться. Да здравствует господин Мэй!
Ладно, теперь должно быть каждый понял. Господин Мэй был геем и я публично об этом заявила. Всем должно быть стало ясно, что господин Мэй не лапал нас девчат, во всяком случае, не специально - но какой ценой? Спасла ли я его теперь или положила начало его поражению? Чёрт, Леандер, подумала я сердито и ожидала в любой момент, что он ударит меня сзади дубинкой по голове. Но ничего подобного не случилось. В публике стало гнетуще тихо.
Когда я как раз хотела вопрошающе обернуться к господину Мэйю и пробормотать извинения, снаружи вдруг раздалось звучное, трубящее «Браво! Браво для Люси и господина Мэй!» - за которым последовали громкие звуки аплодисментов. Мама. Да, это была мама! Я должна была улыбнуться и моя улыбка превратилась в широкую ухмылку, когда к нам за кулисы донёсся второй крик браво и в конце концов зазвучали неистовые аплодисменты, которые не хотели больше заканчиваться.
- Маленькая, храбрая Люси! - Приглушённо засопев, господин Мэй обнял меня и прижал к своей пропитанной лосьоном после бритья шее. - Теперь мне придётся скорее всего уйти, но это того стоило! Ты сокровище! А теперь марш на сцену, быстро и покажите людям, что вы можете!
Да, время пришло. Больше не было места для мыслей о господине Мэй и его компании. Мы должны были сосредоточиться. Свет в зале потушили, и мы могли слышать, как господин Рюбзам прошёл назад на своё место. Толпа снаружи успокаивалась лишь медленно, и мы дали людям то время, которое им было для этого нужно. Мы сознательно не сообщили господину Рюбзаму никакой информации, с которой он мог бы нас представить, это для нас сделает наш фильм, который должен был теперь появиться на большом экране. Работа Билли. На маленьком мониторе мы могли следить за клипом за сценой.
Мы всё ещё держались за руки, а пальцы Сеппо так сильно зажали мои, что мне стало больно, но я позволила ему это. Музыку к фильму выбрал Сердан - Requiem for a Dream в версии Пауля Оакенфолда, номер, который каждый раз, когда я его слушала, заставлял пробегать по моему позвоночнику приятные мурашки.
Он звучал печально, полный обещаний и зловеще одновременно, но прежде всего я чувствовала себя сильной, когда слушала его. И он подходил. Потому что нам чуть не пришлось проводить реквием для нашей собственной мечты. Растроганно я наблюдала за тем, как мы, бок о бок, в замедленном темпе, вышли из декабрьского тумана Людвигсхафена. Боже, мы выглядели клёво. Серьёзные лица, глаза твёрдо направлены в камеру, гибкие, атлетические движения.