Вцепляюсь в руку, даю знак остановиться, но получается лишь чуть царапнуть кожу, от чего по ней проходит дрожь, а пальцы становятся проворнее. А может быть, я уже проиграла в этой войне разума и вожделения? Может быть, я просто пьяна и ничего не могу сделать? Ни с ним. Ни с собой. Ничего не могу сделать, когда его пальцы протискиваются в расстегнутые джинсы, под резинку трусиков, чтобы достигнуть постыдно мокрой цели.
— Что ты там говорила?
— Что? — я уже реально не соображаю, пока он размазывает влагу по складочкам, пока скользит на опасной грани от входа, пока у меня низ живота огнем горит, пока горло спазмом сжимается.
— Откровенность за откровенность.
Он тормозит на светофоре и тянется рукой к своему ремню, а меня уже несет. Запахи кожи, его одеколона и его мужественности смешиваются в дикий коктейль, который бурлит во мне не хуже бурбона. Я тяну свободную руку к нему, пока его продолжает истязать меня между ног.
Сама расстегиваю ширинку, помогаю ему освободить зверя, который действительно способен напугать юную девственницу. Да и меня, пусть я была замужем. Все-таки я сравню, потому что у Саши далеко не такой размер. Даже близко. Он ведь еле в руке помещается. А еще он пульсирует и становится все тверже. Я оттягиваю кожицу, смотря, как наливается кровью бордовая головка. Вскрикиваю, когда Данил все-таки вставляет в меня палец, большим скользя по клитору, доводя меня до точки кипения. Моя ладонь сжимается вокруг его ствола, принимаясь скользить по увитой венами поверхности, сжимая у основания сильно, до гортанного стона Данилы, или у самой головки, легонько, от чего он выругивается.
— Ох, ебать…
Он трахает меня пальцем легко, почти не надавливая, заигрывая с клитором, толкая меня к пропасти экстаза. Пока я наяриваю его член, смотря на то, как он твердеет у меня в руке все больше, смотря на то, как напрягается рука Данилы, которая все еще периодически рулит по дороге. Мы мучаем друг друга, задыхаемся. Не говорим и только смотрим друг на друга. Данил тормозит резко, ставит машину на нейтралку и второй рукой жадно хватает меня за грудь. Умеючи находит сосок, врезаясь в него пальцами, доводя меня до предела.
Я накачиваю член все быстрее. Смотрю, как он набухает, смотрю, как Данила корежит. Он втыкается лбом в мой, шипит.
— Давай, птичка. Давай со мной. Сейчас.
Он словно знает, как добить меня. Вставляет второй палец, большим давит на клитор, ртом находя тот самый ноющий сосок. Я вскрикиваю, чувствуя, как током прошибает все тело. Открываю рот, пытаюсь вдохнуть хоть каплю воздуха, слыша грубый вой в области груди и ощущая, как по пальцам потекла обжигающая влага. Ее столько, что, кажется, можно захлебнуться.
— В рот.
— Что? — я уже ничего не понимаю.
Он достает свои пальцы, поднимается, смотря мне в глаза и берет их в рот.
Я смотрю на свои и, словно под гипнозом, следую его примеру, ощущая солоновато-сладкий вкус. Глаза в глаза. Откровенность за откровенность, и вот между нами нет тайн. Вернее, теперь нас связывает одна общая, и, кажется, дороги назад нет.
Секунда, и его рука впивается в мой затылок, а губы вдавливаются в рот, требуя открыть его, впустить его, отдать власть над собой целиком и полностью ему. Смешивая вкусы, я отдаю ему себя. Сейчас. Стону, просто погибая от смеси адреналина и эндорфинов, которые плещут во мне, вынуждая стать аморальной, грязной, живой.
Глава 7.
Губы уже болят. А он все целует меня и целует. Да я и не хочу, чтобы он останавливался. Буду даже не против, если он возьмет меня прямо здесь. А кстати, где мы?
— Поднимемся к тебе, птичка. Меня сейчас на части порвет, как трахнуть тебя хочу.
— Да, да, конечно… Ко мне? – пьяно смотрю в окно и вижу свою хрущевку. Вот так фокус! Ну, хорошо даже, что к маме не повез. Вот она бы точно сразу поняла, чем таким интересным я в машине занимаюсь. — Пойдем. А то будет жалко забрызгать такую машину.