Из размышлений меня вывел голос Воронцова.
— Забабашка, ты чего там сидишь? Слезть, что ль, не можешь? Давай скорее! Пора отсюда уходить!
Я посмотрел вниз.
Два красноармейца и красный командир усталыми глазами смотрели на меня.
— Слезаю, — произнёс я и на прощание глянул на колонну.
Бронетехника противника к этому времени приблизилась к строениям и остановилась. Из следовавшего в колонне вторым бронетранспортёра выбежали несколько автоматчиков и забежали в двухэтажное здание.
— Ах ты гад! — неожиданно для себя прорычал я и нажал на спусковой крючок.
Раздался выстрел.
— Лёшка! Ты что творишь⁈ — тут же крикнул Воронцов. — Они же нас засекут!
— И так увидят, по машине, — заметил Садовский.
— Не везёт, так не везёт, — вздохнул Апраксин, держась за рану на груди.
— Слезай давай! Валим отсюда! — вновь крикнул чекист.
Я кивнул, закинул ружьё за спину и стал спускаться, пытаясь понять, почему выстрелил. Но в голове был сумбур, и навести в мыслях порядок было совсем не просто. Не мог понять, почему именно я произвел, по сути, ненужный, более того — вредный, демаскирующий нас выстрел, поэтому сейчас мне очень хотелось разобраться в себе.
И когда я спрыгнул на траву, ко мне пришло осознание, что, а точнее — кого, только что увидел.
— Так почему ты стрелял? — переспросил Воронцов.
— Потому что, товарищи, там, среди машин, в немецкой офицерской форме ходил гад, предатель и сволочь по фамилии Зорькин!
— Неужель взаправду он? — удивился Садовский.
— Да, — подтвердил я.
— Значит, жив курилка⁈ — расстроенно проскрежетал Апраксин.
— Об этом после поговорим. А сейчас уходим! — скомандовал Воронцов, не дав дискуссии разгореться.
Никто с этим спорить не собирался. Немцы в любой момент могли нас заметить, так что мы быстрым шагом направились вглубь леса.
Действительно, сейчас был не самый подходящий момент, чтобы обсуждать все перипетии, связанные с тем предателем и шпионом. У нас была более важная и сложная задача. Нам вчетвером предстояло выжить, без еды и без медикаментов. А если ко всему прочему добавить тот факт, что вооружены были только трое из нас, ибо ко мне на выручку тяжело раненый Апраксин ринулся, даже не взяв с собой оружия, то ситуация была аховая.
— Садовский, ты идёшь первым. За тобой Апраксин, потом Забабашкин и последним иду я, — определил наш походный порядок чекист.
— Может быть, я всё же пойду последним? Прикрывать вас буду, — предложил Апраксин.
Его предложение было не совсем адекватным. Особенно учитывая то, что у него даже оружия не было. Поэтому даже рассматривать его заявление не стали. Приказ получен, вот и пошли.
Идти было тяжело. Люди в группе были уставшие, вымотанные и почти все имели множественные ранения. Апраксин так тот вообще был еле-еле живой, поэтому не было ничего удивительно в том, что он первым начал просить устроить небольшой привал. К тому же он очень переживал, что у него в руках кроме палки нет ничего, и всякий раз напоминал об этом.
— Мужики, ну дайте вы мне кто-нибудь оружие. Я старый красноармеец, как мне без оружия быть?
Однако никто менять свой арсенал на палку не спешил. Тем более, что Апраксин был тяжелораненый и в случае опасности вряд ли мог полноценно, на все сто процентов, участвовать в бою.
Мы шли на север, стараясь как можно дальше уйти от аэродрома, но сделать это было совсем нелегко. Апраксин серьёзно замедлял группу, и в какой-то момент у нас даже возникла мысль сделать носилки и нести его. Но старый боец отмёл эту идею, сказав, что пока может идти сам — будет идти.
До вечера углубились в лес километров на десять, зайдя в болотистую местность. Вероятно, из-за дождей вся территория была подтоплена и нам приходилось искать путь и пробираться по возвышающимся над водой холмикам и полоскам суши.
В лесу всегда темнеет очень быстро, и вскоре стали спускаться сумерки. После небольшого совещания решили сделать привал. Конечно, благодаря мне, а точнее, моему необычному умению видеть в темноте как днём, мы могли бы продолжать идти и вечером, и ночью. Но тут дело было в том, что группе идти по болоту в тёмное время суток гораздо опаснее, чем в светлое. Мои товарищи такого зрения, как я, не имели и запросто могли оступиться, споткнуться и при падении повредить ногу и ещё что-нибудь. К тому же за столь долгий и тяжёлый день все мы неимоверно устали, и нам действительно требовался отдых.