Я подошёл к другу поближе и взял за руку, щупая пульс. Он открыл глаза и повернул голову ко мне. В его глазах никаких эмоций — ни радости, ни печали, ни узнавания меня в качестве друга, которого по идее рад должен был увидеть, особенно учитывая, что находится под усиленной охраной. Я ждал, что он заговорит первым, но он и не собирался. Просто с интересом меня изучал, как нового человека.
— Ты меня не узнаёшь? — спросил я с надеждой. А вдруг он просто придуряется? Это от него легко можно ожидать.
— А что, должен? — спросил он.
— По идее, да, — сказал я и грустно вздохнул. А может он не хочет признаваться при полицейских? Играет в свою дудку, чтобы его в ближайшее время не допрашивали с пристрастием и выворачиванием мозга мехом внутрь? А легко. Только выяснить это получится, когда рядом не будет посторонних. Такой случай представится нескоро, надо набраться терпения и выждать удобный момент.
— Как себя чувствуешь? — решил я задать вопрос, ответ на который не требует уединения.
— Вы, сударь, можете хотя бы представиться, чтобы я понимал, с кем разговариваю? — его голос прозвучал немного раздражённо, непохоже, что он сейчас играет на публику. Неужели и правда не помнит?
— Я Александр Петрович Склифосовский, лекарь, твой друг детства и до последнего момента.
— Принято, буду пытаться вспомнить, — немного успокоился он, но всё равно оставался серьёзным и немного напряжённым.
— Ну может хоть какие-то образы всплывают? Лицо может знакомое, ресторан «Медведь», наш любимый, нет?
— Абсолютно, — покачал он головой. — Мне почему-то кажется, что мы и в самом деле знакомы, но ничего более дельного в голову не приходит.
— Так я вернусь к вопросу, как самочувствие?
— В целом нормально, слабость пока остаётся, голова кружится, когда пытаюсь встать. Ну вот ещё не помню ничего до того момента, как оказаться в больнице.
— Что говорят по поводу перевода отсюда? Есть какие-то прогнозы?
— До завтра точно здесь, дальше будут решать. Я так понял, что отсюда меня не домой отпустят, который я ни малейшего понятия не имею, где находится, а в камеру в управлении полиции.
— А в чём обвиняют? — решил я спросить на дурачка.
— В покушении на убийства на тебя, раз уж ты тот самый Склифосовский. Но как такое могло быть, если мы закадычные друзья?
— Да не было никакого покушения, — хмыкнул я. — Я же объяснял главному полицмейстеру. Ладно, не переживай, вытащим тебя отсюда.
— Они сказали… — начал он, но я его опередил.
— Сказали, что изменят меру пресечения, когда ты начнёшь сотрудничать, — кивнул я. — Только, во-первых, убивать ты меня не собирался. Во-вторых, те, кого ты должен был сдать полиции, уже арестованы, так что толку от твоих показаний, даже если ты всё вспомнишь, будет ноль. У них нет причин тебя держать в камере предварительного заключения.
— Тогда почему на меня продолжают наседать три раза в день, чтобы я всё вспомнил и рассказал?
— Чтобы поставить галочку в документах, — хмыкнул я, удивляясь, что капитан полиции до сих пор не вмешивался в наш разговор. Может записывает всё потихонечку? Да пусть записывает. Я ничего криминального не сказал.
— Понятно, — хмыкнул Андрей без тени улыбки на лице.
— Я займусь этим вопросом немедленно, а ты выздоравливай! — сказал я, снова взяв его за руку, проверяя пульс. Учащения нет, значит во время разговора он не волновался и вполне возможно, что ему не приходилось врать. Грустно. Я всё ещё лелеял тающую надежду, что он прикидывается. — Ну всё, пока, друг!
Я улыбнулся ему на прощание и подмигнул. Он смотрел на меня, как на чужого человека, силясь вспомнить, где раньше меня видел.
— До свидания, — ответил он, когда я уже открывал дверь.
Я молча повернулся, кивнул и вышел из палаты. Сам не знаю почему, но в глазах наворачивались слёзы. Чем дальше, тем больше мне казалось, что Андрей не играет в амнезию, а действительно ничего не помнит. Ведь Белорецкий обещал обеспечить ему безопасность во время задержания, как же так получилось? Теперь никто не ответит. Состав группы захвата засекречен, а тот, кто отвечал за её формирование, скорее всего мне отвечать не будет, хоть ты его огнём жги, хоть молнией.
Сначала я хотел снова позвонить Белорецкому, но потом решил посетить его лично. Не думаю, что он откажет мне в аудиенции, как Обухов. Впрочем, Степан Митрофанович мне и не отказывал, всё застопорилось на секретаре. Ну ничего страшного, завтра утром задам свои вопросы. До управления полиции чуть больше двух километров, оно находится на Литейном проспекте. Часть пути я решил пройти пешком, чтобы ветер с Невы охладил разгорячённый мозг и успокоил нервы. Ну и на ветру слёзы выглядят вполне естественно. Вот перейду через мост и вызову такси.