— А кем же тогда? — спросил Кентон.
— Хофф, — усмехнувшись, ответил Захс, — был умен, очень умен. Ждать, улыбаться, бояться, притворяться смиренным и безобидным — это очень умно. — Он внезапно посерьезнел. Карие глаза сузились, губы плотно сжались, потом он откинулся на спинку сиденья и ощерился. — Он правильно выбрал момент. Бауэр глянул вверх и увидел, как надвигается смерть от руки бедного и жалкого труса и дурака. За секунду до того, как на него хлынул металл, Бауэр понял: человек может и ошибаться в суждениях. — И господин Захс громко расхохотался. — Славная получилась месть, и этот Хофф был очень умен. Вы согласны, господин Кентон?
— Да, конечно.
— Ждать, улыбаться, а потом нанести удар, — добавил Захс. — Правильная психология.
Он довольно улыбнулся. А потом резким движением протер запотевшее стекло и глянул в окно.
— Уже показались огоньки окраин, — сказал он. — Скоро прибудем в Линц.
— Но, господин Захс, — задумчиво начал Кентон, — вы так и не рассказали, что же произошло с этой женщиной Хоффа. Думаю, это куда более интересная история.
На секунду ему показалось, что Захс его не слышит. Затем он поднял голову. Глаза их встретились, и Кентон увидел в карих глазах какой-то странный огонек.
— А, да, женщина Хоффа, — медленно произнес он. — Она тоже умерла, вскоре после этого. Тоже несчастный случай, с какой-то там кислотой. Лицо у нее было сильно изуродовано, так что, может, для нее это и счастье, что она умерла. Ну, Хофф, конечно, очень переживал, все это произошло у него на глазах, а потом пошли разные лживые слухи и пересуды.
Он отвернулся и стал смотреть в коридор.
— Странная история, — пробормотал Кентон.
Но Захс, похоже, потерял к ней всякий интерес и промолчал. Облизнул кончики пальцев и начал приглаживать длинные черные пряди волос — чтобы они прикрывали лысину на макушке. Потом надел шляпу, застегнул воротник пальто и приподнял его так, чтобы он закрывал рот и нос, снял с полки потрепанный чемодан и объявил, что готов.
— Отель «Джозеф», — сказал он, — находится в старом городе, рядом с рекой, прямо за «Вайцингер». Вы легко его найдете. Но только прогуляйтесь где-нибудь сначала с полчаса. У меня есть в городе одно дельце.
Кентон кивнул.
— Вот и хорошо. Я вам доверяю, господин Кентон, как родной матери. Вы будете там, и я отдам вам деньги, как обещал. Мне тоже можно доверять. Сами скоро убедитесь. Пожалуйста, посмотрите, нет ли кого в коридоре, — добавил он.
Услышав уверения Кентона в том, что все чисто, он затрусил по коридору к выходу. Минуты три спустя поезд подкатил к вокзалу и еще не успел полностью остановиться, как господин Захс соскочил на перрон. Из окна купе Кентон видел, как он, пробравшись между тележками носильщиков, скрылся в темноте. И тут Кентон заметил, как чья-то фигура метнулась за ним следом. Перед тем как сойти с поезда, Кентон помялся немного, затем пожал плечами. Нацистский шпик — или кем он там был, этот тип с маленькими глазками и неприятным лицом, — должен был выйти из вокзала вместе с остальными пассажирами. Тот факт, что он следил за Захсом, еще ничего не означал. Кентон поднял чемодан и вышел из вагона.
Мало что так удручает, как железнодорожный вокзал в незнакомом городе по ночам. Шагая по платформе, Кентон мысленно поклялся себе, что проведет эту ночь в удобной и теплой постели. Было страшно холодно, в темном небе сияли звезды. Идущий позади Кентона человек непрерывно и громко кашлял, и это тоже удручало.
Кентон нашел неподалеку от вокзала работающее кафе, зашел и заказал кофе.
Говорят, что в два часа ночи жизненные силы человека находятся на исходе, что именно в эти темные часы самоубийцы достигают той степени отчаяния и одиночества, когда мысль сопрягается с действием — и палец спускает курок. Может, и так. Кентону те минуты, когда он ждал, что кофе хоть немного остынет, показались самыми мрачными и неприятными в жизни. Он, взрослый человек почти тридцати лет от роду, не худший из представителей престижной профессии, разбрасывается деньгами, как какой-то студент, принимает сомнительные предложения от незнакомца со всеми этими его «убийственными» психологиями и пистолетом в кобуре под мышкой. А что, если бы его задержали на границе? Что ж, поделом бы было! Все это следует прекратить. Нет, конечно, он доведет до конца сделку с этим типом, заберет деньги, потом отправится прямиком в Берлин и найдет себе там приличную работу. Но конверт до сих пор при нем. Он достал его из кармана и начал рассматривать.
Конверт был сделан из дешевой серой бумаги и намертво заклеен. На нем не было ни адреса, ни имени — ничего! А изнутри он оказался выложен черной бумагой, так что даже на свет Кентон не смог разглядеть, что же в нем лежит. Он осторожно ощупал содержимое. Форма ничего не сказала, но показалось, что это сверток каких-то слишком плотных и жестких бумаг.
Кентон убрал конверт обратно в карман, выпил кофе и закурил сигарету. Затем, оставив чемодан на хранение у хозяина кафе, отправился искать отель «Джозеф».
Поначалу путь пролегал по широким улицам, застроенным домами того сорта новой барочной архитектуры, которой так гордятся австрийцы. Затем, перейдя по узкому железному мостику через реку, Кентон двинулся к пристани — так называемому порту Линца, — и улицы становились все у́же и грязней. Одинокий полицейский, у которого он спросил дорогу, посмотрел с подозрением и направил в сторону каких-то темных и безлюдных проулков. И вот наконец он вышел на короткую улицу, застроенную старинными домами. Примерно на полпути увидел тускло освещенную вывеску, возвещающую о том, что двухместный номер в отеле «Джозеф» можно снять за пять шиллингов. Кентон опоздал на двадцать минут, но все же добрался.
Вход в отель выглядел не слишком впечатляюще. Две стертые каменные ступеньки, узкая дверь. Верхняя ее часть была из стекла с изморосью, там было выведено название «Отель „Джозеф“», но черная краска букв местами уже начала осыпаться. Через стекло слабо просачивался свет. Кентон толкнул дверь и вошел.
Он оказался в довольно тесном коридоре. Слева небольшая стойка, встроенная в альков, с вывеской «AUSKUNFT».[3] Справа на стене — ячейки для писем и узенькая деревянная планка с ключами. Тот факт, что почти все ключи висели на крючках, говорил о том, что дела в отеле идут не блестяще.
За стойкой никого не было видно, и Кентон стоял с минуту, придумывая, как бы привлечь к себе внимание. Затем вдруг услышал храп. Он доносился откуда-то из коридора, и Кентон несколько неуверенно, не понимая, где искать, двинулся на этот звук.
Две или три ступеньки привели его в небольшую комнатушку, выходящую в коридор. Дверь была полуоткрыта, и Кентон заглянул внутрь. В слабом мерцании свечи, стоявшей в лужице застывшего воска, он увидел мужчину в фартуке и ковровых тапочках. Растянувшись во весь рост, тот мирно спал на красном плюшевом диване. Очевидно, решил Кентон, это и есть ночной портье.
Мужчина что-то пробормотал во сне и заворочался. Кентон постучал в дверь. Резкий стук разбудил мужчину, и он сел, сонно потирая глаза.
— Herr Sachs?[4] — спросил его Кентон.
Мужчина неуверенно поднялся с дивана и двинулся к Кентону. Ухватился за дверь, тяжело привалился спиной к стене и, откинув голову, посмотрел на журналиста все еще полузакрытыми глазами. Он него сильно пахло перегаром, и Кентон понял, что портье пьян.