Б р у н о. Эй-эй, женщина! Не горячись. Еще много дел впереди, не трать силы.
М а р и я. Какой ты умный на счет других! Научи-ка себя!
Б р у н о (смеется). «Научи себя» равнозначно «пойми себя». А это невозможно… И вообще… должен заметить — умная женщина есть общественное зло. Глупой можно сказать: «Уйди, ты глупа». Умной приходится объяснять и тратить время. Мария! На улицу! На воздух! Немедленно! Сегодня воскресенье. Кстати, ваша светлость, потому и дом пуст — все в церкви.
К о н т а р и н и. А вы?
Б р у н о. А вы?
Смеются.
Ну и прекрасно. Видимо, мы достаточно глупы друг для друга, чтобы избежать взаимных объяснений.
М а р и я. Перестань кокетничать.
Б р у н о. Опять… Нет, это невозможно. Кажется, я выдам ее замуж.
М а р и я. Я признаю лишь церковные браки, милый.
Б р у н о. Хорошо, я выдам тебя за беглого монаха. И все! И довольно об этом! Я хочу гулять!.. Пойдемте навестим Чотто, а? Заодно поглядим у него в лавке, каковы нынче цены на ложь и на истину…
Уходят.
Затемнение.
Появляются ч е т в е р о м о н а х о в.
Т р е т и й (задыхаясь). Ну уж!.. Действительно!.. То есть…
В т о р о й (смакуя). Наглец.
П е р в ы й. Какое там — видна птица по полету. Еретик.
Ч е т в е р т ы й. Да, пожалуй, он человек неосторожный.
Т р е т и й. Меня учить! Меня! Ария он мне толкует, видите ли. Сопляк! Невежда! Неуч!
Ч е т в е р т ы й. Не задохнись. Чего теперь-то кричать? Ты бы там ему отвечал.
В т о р о й. Неудобно. Кругом люди. Неприлично поминать господа всуе при стечении народа.
Ч е т в е р т ы й. Стечение народа не есть стечение обстоятельств.
П е р в ы й. Господа всуе поминать неудобно, а побитым уйти обидно.
Т р е т и й. Аристотель учит: «Из двух плохих предпосылок предпочесть следует менее скверную».
П е р в ы й. А он этим пользуется. Нашей верой. Тихостью нашей. Богохульник. Сегодня же донесу.
В т о р о й. Бесполезно. О нем и так все знают. Но закрывают глаза. Слишком сильные покровители.
Т р е т и й (злорадно). Ничего… Все до времени. Кончатся их игры, начнутся наши…
Уходят.
Затемнение.
Комната Бруно. Б р у н о и М а р и я.
М а р и я (взволнованно). Джордано! Ты ведешь себя… по меньшей мере странно. То ты толкуешь о каких-то великих целях, которые поставил перед собой, то сам же лезешь под нож. Чего ты все время выскакиваешь? Чего ты задираешься?
Б р у н о (раздраженно). Остановись… (После паузы, как бы рассуждая сам с собой.) Так уж устроен мир… Если человек почему-либо оказывается на виду, все тут же начинают его поучать — друзья для его спокойствия, враги для собственного. Причем и те и другие руководствуются личным опытом и миропониманием. Но…
М а р и я (нетерпеливо). Я не о том. Ты не понимаешь.
Б р у н о (жестом останавливая ее). Но данный человек именно потому и оказался на виду, что его опыт и миропонимание присущи только ему… Представь, что было бы, когда бы удалось создать некий единый нивелир, под который подогнали бы всех живущих. Миллионы духовных близнецов слонялись бы по миру одним огромным стадом, в одно время принимаясь за еду, любовь, работу, в одно время начиная кричать, плакать, смеяться и прочее.
М а р и я. Все это абстракции. Я говорю о тебе.
Б р у н о. Абстракции, говоришь? И церковь тоже абстракция? Или человеческое невежество? А всячески культивируемый институт догм? Если все это абстракции, откуда тогда возникают конкретные революции? Разве всякая революция, всякий переворот в сознании не есть протест веры против догмы? Отвечай, что ж ты замолчала?
М а р и я (устало). Бесполезно… Говорить с тобой бесполезно… Тебе о камне, ты о горе. Тебе о земле, ты о небе.
Б р у н о (подумав, с горькой усмешкой). Хорошо, давай о камне…
М а р и я. Я люблю тебя, Джордано… Больше жизни…
Б р у н о. Да, возможно… Но я никому не позволю диктовать мне. Даже тебе не позволю. Скорее всего тебе придется уехать домой, в Неаполь.
М а р и я. Нет.
Б р у н о. Быть может, и нет… Не знаю еще. Но скорее всего да.
М а р и я. Если я даже мешаю тебе, Джордано, и если я даже пойму это, все равно я не смогу, не смогу… Я боюсь за тебя.