— Привет, — сказал Адам, войдя в мой кабинет ровно в шесть.
Он был с огромной охапкой розовых роз, и я улыбнулась. Я всегда любила розы. Они вкусно пахнут и имеют шипы. Адам передал мне их, и от его касания я еле заметно вздрогнула. Его руки всегда были теплыми, в отличии от моих, и мои друзья теперь часто говорили, что я сдамся Адаму Майколсону. Меня это злило и забавляло в одно и то же время, несмотря на то, что я избегала разговоров об Адаме с близкими.
— Мне нравится, — сказала я, склонив голову. — Я про розы.
— Мне тоже, — смотрел он на меня с улыбкой. — Я про тебя. Ты очень красивая.
— Я знаю, Адам.
— Ты знала, что иногда скромность украшает?
— Слышала когда-то, но не до конца верю в это. Я считаю это выражение одним из легенд человечества.
Он засмеялся, а я не могла отвести от него взгляд. Адам был красивым, и я начала теряться в нем. Я была рада его приезду и решила, что за один вечер ничего сверхъестественного произойти не должно. Адам был одет в синие джинсы, белую майку и кожаную куртку. Его волосы не были слишком длинными или короткими. Они были идеальными. Он умел смотреть и улыбаться так, чтобы все женщины в десяти милях вокруг исходили от него слюной.
— Скажешь мне, что я нравлюсь тебе? — скрестил он руки на груди, смеясь.
— Я только научилась тебе улыбаться, не порти момент.
— Влюбляются не в лица, не в фигуры. И дело, как ни странно, не в ногах. Влюбляются в тончайшие натуры и трещинки на розовых губах, — сказал он, глядя мне в глаза.
— Красиво.
— Люблю стихи.
— Ну надо же, Адаму Майколсону нравятся стихи, — надела я куртку, и мы вышли из офиса.
— Ты думала, я люблю только покер и виски?
Я снова засмеялась. Он заставил меня что-то чувствовать, кроме неприязни, и это странно. Очень много лет, я никого не подпускала и привыкла к одиночеству. Всю жизнь я задавала себе сотни вопросов, и самые частые были обо мне самой. Кто я? Где мое место? Где я должна быть? Что делать? Мы сами выбираем город, в котором умрем, но я обзавелась пламенем вокруг себя. Может быть, все, кто окружал меня, были правы, и Адам в том числе? Но все же в глубине души я знала, что причина моего отстранения от людей и мира в целом — страх снова обжечься. Боязнь снова искать половину себя где-то еще.
— Куда мы едем?
— Ты любишь море? — улыбался Адам.
— А кто не любит море? — спросила я, как само собой разумеющееся. — Ты везешь меня на море? Не далековато?
— Возможно, — взял он меня за руку. — Но не сейчас.
Я хотела убрать ладонь, но не смогла. Он был другим сегодня. Не таким, каким я привыкла его видеть. В этом мужчине не было ни грамма серьезности. Не понимаю, как он добился такого успеха. Мы молча спускались на стоянку, и Адам сильнее сжал мою руку, когда я не могла даже в мыслях быть ближе к нему.
— Мы поедем на этом? — спросила я, увидев Харлей.
— Да. Тебе не нравится?
— Нравится, — улыбнулась я, мысленно вычеркивая еще один пункт.
Он завел мотор и, взяв мои руки в свои, обернул их вокруг талии. Автоматически напрягся, когда мои ногти вонзились в его торс, а я сама осталась практически без воздуха.
— Держись покрепче, малышка.
Это была вечность ради одного мгновения. В жизни нет одинаковых дней, как и двух одинаковых людей. Адам словно искал, чего нет в этом мире. Огонек, который каждое утро уходил от него все дальше и дальше, и он больше не мог коснуться его кончиками пальцев. Может, поэтому этот мужчина и был таким интересным? Адам не был таким, как все. Он выживал и жил, но также просто был, а не существовал. Этот человек никого не менял и никого никогда не звал за собой, пытаясь лишь остаться хозяином своей жизни.
Когда мы приехали, Адам помог мне стать на ноги и снова взяв меня за руку, повел в ресторан.
— Я сделал заказ за тебя, чтобы больше времени было на разговоры. Ты не против?
— Нет, — все еще находилась я под впечатлением. — Но, если мне не понравится, я буду делать другой.
— Договорились, — сел он напротив. — Расскажи о себе.
— Что ты хочешь узнать?
— Твоя семья?
— Мама — Мари, у нее новый муж, и живет она во Франции.
— И все?
— Нет, родни у меня много, но большая семья — заноза в заднице.
— Когда у тебя были последние отношения? — спросил он.
Я совсем не ожидала этого вопроса. Во мне перемешались множество чувств — злость, потерянность и грусть от воспоминаний. Я смотрела на Адама и каждый раз изумлялась его красоте, хоть это и не было мне присуще. Именно этому мужчине подходила фраза Маргарет Тэтчер: «Он так молчит, что хочется раздеться». Но в то же время при помощи своего напора и умения манипулировать он хотел раскопать меня. Раскопать то, что я слишком давно похоронила в глубинах, куда сама добраться не смогу.